Воевода - [40]

– Ты пойми, Само[32], князь, приглашая к себе в гости, не переехал брода, а это неспроста, – отвечал ему Верен. – Ты же знаешь обычай степняков: на нашем берегу он, как у нас в гостях, и не может ничего худого замыслить, а с той стороны все, что он говорит, – просто военная хитрость, ловкий обман, которым он будет гордиться потом.

– А как же кинжал? – Само поднял вверх подаренный князем клинок.

– Ты цепляешься за этот кинжал, как утопающий за соломинку! – Старшой рубанул кулаком воздух. – А если кинжал пропадет?

– Как пропадет?

– А так, похитят его, и все тут.

– Да кто его похитит? Ни один печенег не пойдет на такое.

– Печенег не пойдет, – согласился Верен, но больше ничего говорить не стал.

– Вот и я про то, – подвел итог спору довольный Само. – Так что ты, как хочешь, а мы идем на пир к печенегам.

– Ну и идите себе на... – старшой в сердцах выругался и пошел прочь.

За Вереном потянулись те, для кого осторожность и недоверие были сильнее желания покутить с печенежскими девками. Но и среди этих степенных людей многие тяжко вздыхали, поглядывая на веселые огни на другом берегу реки.

– Эх, какие плясуньи, – мечтательно произнес Ольстин, делая кислую мину.

– Плюнь ты на этих девок, – рассердился Верен. – Давай-ка лучше ушкуйников дозорами расставим.

– Давай, – уныло согласился Ольстин.

Старшой вдруг резко повернулся к нему и, схватив сильными руками за ворот рубашки, буравя его горящим взглядом, воскликнул:

– Да пойми ж ты, сердцем чувствую – быть беде!

– Да я что, против, что ли, – Ольстин отвел глаза в сторону. – Я ж говорю: давай разведем твоих ушкуйников по дозорам. Хотя по мне лучше девок разводить.

Верен сердито посмотрел на недовольного друга и проговорил устало:

– Я с тобой о деле, а ты все о бабах, да о бабах. Противно слушать.

– Тебе-то противно? А с дочкой воеводы о чем шептался? – Ольстин хитро ухмыльнулся.

Старшой, опешив, угрюмо и сосредоточенно посмотрел на друга и вдруг расхохотался, поняв его намек. Но объяснять он ничего не стал, а только сказал:

– Да будет тебе и пирушка, и бабы. Не горюй! Вот только ночку эту переживем, и все тебе будет.

– Заметано, – лукавый глаз Ольстина подмигнул зеленой искрой. – Ну, смотри, старшой, с тебя теперь причитается.

– Не боись, не заржавеет, – Верен хлопнул друга по плечу. – Ты лучше возьми ушкуйников человек пять да спрячь их в зарослях рогоза слева от брода, а я справа вдоль берега поставлю парней.

– Лады, – повеселевшим голосом откликнулся Ольстин.

Они разошлись в разные стороны, придерживая левой рукой висящие у бедра мечи, и оба, наверное, думали про то, как их, вполне мирных людей, жизнь снова и снова заставляет браться за оружие, и что хочешь ты или нет, а каждый купец на Руси прежде всего должен быть воином.

Глава 9 Путь несчастий

Чем сильней вечерние сумерки сгущали тени, тем громче звучали веселые крики и песни на другом берегу. Верен понимал, что это всего лишь от тумана, в котором все звуки слышны дальше и сильней и который, окутав реку призрачным облачком, стал потихоньку расползаться по соседним лужкам и долинам. Но все равно ему казалось, что кто-то специально издевается над ним и поддразнивает его, показывая издалека, как бы ему могло быть хорошо, если бы он не придумал себе видение берегини. Нетрудно было представить, что думали остальные купцы, которые поверили ему. Верен с ужасом поймал себя на мысли, что ему впервые хочется, чтобы хоть что-нибудь случилось, хоть что-то произошло. Он не представлял, как утром посмотрит в глаза товарищам, что скажет.

– Не боись, отбрешемся как-нибудь, – словно прочитав его мысли буркнул хмурый Ольстин. – Но без бочки пива тебе будет не обойтись.

Верен ничего не ответил, а тяжело вздохнув, подтолкнул носком сапога выкатившуюся из костра полуобгоревшую ветку. Головешка ударилась о горящие куски дерева, сложенные шалашиком, выбив из них целый сноп искр, которые тут же устремились в сумрачное небо, тускло мерцающее звездами. Никто не проронил ни слова. Купцы молча сидели вкруг костров, стараясь не смотреть друг на друга и особенно на своего старшого. Время тянулось мучительно медленно, и казалось, что ночь будет бесконечной. Внутри широкого круга, образованного из телег и крытых возков, которые были поставлены друг за другом широким полукольцом, горели три костра. Отблески пламени, мерцая, просачивались между фигурами людей и, нырнув под тележные оси, убегали в степь полосками красноватого света. Оттуда, как из бездны, тихо смотрела немигающим черным взглядом сама Тьма.

Вдруг справа от брода, в зарослях рогоза, раздался сдавленный вскрик, несколько хлестких ударов стали о сталь и жуткий, леденящий душу вой, оборванный тупым звуком рвущихся тканей. Костер, у которого сидел Верен, был ближе всего к неизвестному источнику страшных звуков, и все, кто был рядом с ним, мгновенно вскочили на ноги.

«Вот оно, началось», – подумал старшой, и сердце сжалось на миг от дикой смеси чувства радости сбывшихся ожиданий и чувства животного, почти парализующего, ужаса от ощущения страшной и неизбежной опасности.

Но страх, чуть замедлив движения, был не в силах сделать что-либо более с опытным воином; сердце Верена еще билось испуганным воробышком, когда он уже мчался к зарослям рогоза, выхватывая на ходу меч. Следом за ним бежали остальные купцы. Кто-то торопился поджечь заготовленный факел, кто-то окликал остальных, и вскоре весь русский стан пришел в движение. Люди хватали оружие и тревожно всматривались в окружавшую их темноту. Верен был уже совсем рядом с частоколом черных от ночного сумрака стеблей рогоза, когда навстречу ему колыхнулись несколько темных силуэтов. Рука с мечом непроизвольно дернулась вперед, клинок крутанулся, срубая сочные толстые стебли.