Воевода - [28]

   — Но я другой царевич!

   — Русские верят, что царевич остался жив, а тебя никто не знает. Соображаешь? Какая тебе разница, чей ты сын, главное, чтобы стал русским царём. А там разберёмся.

   — Хорошо. Я найду инокиню Марфу. А дальше что?

   — Оставшись с ней наедине, расскажешь ей о своём происхождении, как на исповеди. Поклянёшься, что отомстишь Борису за её сына и, когда воцаришься, окружишь её и её братьев величайшим почётом. За это проси царский нательный крест, который она сняла с убиенного сына и тайно хранит. Будет у тебя крест — будешь государем на Руси, а там, глядишь, и Польши.

   — Я сделаю это! — пылко пообещал царевич, ударяя себя в грудь.

   — Потом вернёшься в Литву, будем вместе ждать смерти Бориса, уверен, что недолго. Когда коронуют Фёдора, будет много обиженных бояр. Все они встанут под твои знамёна. Вот тогда и ударим! Думаю, что не только знатные бояре, но и холопы — все поддержат тебя. С нами Бог!

Царевич в нетерпении вскочил, схватив монашескую рясу.

   — Но будь осторожен, Сынок. Везде соглядатаи Бориса. Боже упаси рассказывать что-то о себе! Будете возвращаться в Польшу через южные границы. На Украйне проскочить легче, чем на западе. Здесь, ты видел, посты на каждом шагу. Ну, с Богом, царевич Димитрий!

...Отрепьев встретил молодого монаха дружелюбно, как долгожданного гостя, увёл к себе в келью и, заперев дверь, достал из потаённого угла объёмистую бутыль с вином.

   — Давай выпьем за дружбу.

У молодого монашка округлились глаза.

   — В монастыре вино? Это уже не можно!

   — В нашем Чудовом монастыре — всё можно. Монахи умудряются даже баб проводить, — рассмеялся Отрепьев. — А уж тем более мне, секретарю самого патриарха!

Новые знакомцы выпили, разговор пошёл живее.

   — Слушай, а ты не поляк? — неожиданно спросил Григорий.

   — Русский, православный! — ответил Димитрий.

   — Говоришь как-то странно. Вроде бы и по-русски, и в то же время, как иностранец, слова расставляешь.

   — Я долго жил в Волыни, с раннего детства.

   — Что так?

   — Спасался от лихих людей.

   — От каких таких «лихих»?

Димитрий перешёл на шёпот:

   — От псов государевых...

Григорий с понимающим участием взглянул на гостя:

   — Мне тоже от них пришлось побегать. Но почему спасаться с ранних лет? В чём можно провиниться, будучи несмышлёным ребёнком?

   — Моя вина — в моём рождении.

   — Не понял, что-то уж больно загадочно говоришь! Нельзя ли пояснее?

   — Сие есть великая тайна! — не без напыщенности, подняв указательный палец к сводчатому потолку, заявил гость.

Григорий принял обиженный вид:

   — Меж друзьями не может быть никаких тайн. И как я буду выполнять приказ канцлера, если от меня что-то скрывают?

   — Добро, я скажу, — для виду помешкав, сказал гость.

Он встал, подошёл к двери, опасливо прислушался, нет ли кого за нею, вернулся, сел вплотную к Отрепьеву и на ухо жарко выдохнул:

   — Я — царевич Угличский.

Отрепьев с недоверием отодвинулся от Димитрия:

   — Слыхали, слыхали. Бог подаст!

   — Клянусь всеми святыми, я царевич!

   — Как же — тебя похоронили?

   — Не меня, другого мальчика. Меня спас лекарь-немчин, раненного. Унёс к себе, а затем тайно уплыл со мной на лодке в потаённое место, а потом, когда я поправился, уехали с ним к Литве. Там я и жил все эти годы, под рукой князя Курбского, а последний год у канцлера был в читчиках.

   — Складно сказываешь, — уже смягчившись, сказал Григорий. — Ну, а зачем в Россию вернулся? Неужели головы своей не жалко?

   — Дело есть, — ответил Димитрий. — За тем делом и ты понадобился...

   — Ну, говори же!

   — Нужно мою матушку разыскать. Прячет её Борис где-то в дальнем монастыре. Видать, боится.

   — Чего?

   — Что я её разыщу, чтобы благословение принять...

   — Благословение?

   — Да, на подвиг ратный за царскую корону, что злодей похитил!

   — А как ты себе мыслишь бой с царём затеять? На поединок вызовешь? — скептически усмехнулся Григорий.

   — Не смейся! Подниму всех обиженных на Бориса! Соберу войско в Москве!

   — Надо обязательно казаков с Украйны позвать! — загорелся Отрепьев. — Воины хоть куда, и на Бориску злы!

   — Конечно, и казаков пригласим.

   — Ну, что ж, я с тобою до конца! — воскликнул Отрепьев. — Как станешь царём, сделаешь меня боярином!

   — Будешь моим канцлером! — торжественно заявил Димитрий.

   — Ух ты! — восхитился Григорий. — За это давай ещё выпьем!

   — Не много ли будет? — засомневался Димитрий. — Нам надо ясные головы иметь.

   — А у меня, сколько ни пью, всегда ясная голова! Кого хоть за столом перепью! — хвастливо заявил Отрепьев.

Действительно, опрокинув кубок, он остался внешне таким, как был. Утерев рукавом рот, критически осмотрел одежду Димитрия.

   — В такой рясе тебе показываться нельзя, — заявил он деловито. — Новая, необношенная. Начнутся расспросы — где купил, на какие шиши?

Григорий полез в свой рундучок, выбросил оттуда грязную, порванную рясу.

   — Вот надевай. Будет как раз! Сейчас пойдём в ночлежку, поживёшь несколько дней там, пока я буду разузнавать, где находится инокиня Марфа. Будешь помалкивать. Я скажу, что ты блаженный и ничего не помнишь. Назовём тебя... Леонидом. Из какого ты монастыря, то неведомо, просто ходишь по храмам, молишься. Понял?