Военный трофей - [5]

Даже, несмотря на то, что армия неприятеля почти стоит у стен города, верховный правитель Ксиманд проявил ещё больше милосердия к своим противникам. От имени своего народа он издал указ, согласно которому раненых пленных отводили в специально отгороженное место и заботились о них как о собственных людях. Но лицемерие моего брата проявилось в том, что тех немногих схваченных пленных изолировали в самой дальней части садов, за дворцовыми стенами. Их постоянно охраняли и не давали даже самого необходимого. Прошло уже немало дней и стало ясно, что Ксиманд сожалеет о своей общественной позиции. Эти мужчины всё ещё живы лишь потому, что Ксиманду нужно поддерживать образ благородного монарха.

Конечно, никакой другой целитель не осмелился пойти к той палатке. Казалось, король считал, что забота об этих мужчинах — измена высшего порядка. Я упорно боролась за то, чтобы стать ученицей Эльна, и ещё больше старалась получить статус подмастерья, а затем бросила вызов своему отцу, потребовав признать меня мастером. Ксиманд мог запугивать всю гильдию, но я дала клятвы не отказывать нуждающемуся в своих услугах, хотя выбираться к палатке приходилось без всякой поддержки и при большом сопротивлении. Я игнорировала каждого, не позволяя никому сказать мне «нет», но в глубине души я не знала, забочусь ли я о ранах из высоких побуждений или просто, чтобы позлить старшего единокровного брата.

В свою очередь мой брат намекал, просил, требовал, приказывал и запрещал мне эти визиты. Я игнорировала его. Он ругался, разорялся по этому поводу и кричал, но всё попусту. Он продолжал давить каждый день, ссорясь из-за того, что я оказываю помощь этим людям. Давление становилось всё сильнее, и я уже подошла к тому пределу, когда не раз и не два колебалась в правильности своего поступка. Но каждый раз как раненого приносили в палатки и кидали на пол, я снова бросала брату вызов. Я не могла отвернуться, ведь в моей власти лечить и снимать боль.

Однако Ксиманд дал мне ясно понять одну вещь — ни один из заключённых не должен узнать, что я дочь крови. Если кто-нибудь об этом прознает, то, по его словам, он посадит меня на цепь до окончания войны.

Даже я видела смысл в его словах.

Я шла через город, уворачиваясь от животных и людей, телег и фургонов. Их на улице было немало. Люди всех видов и цветов спешили по своим делам прежде, чем рынки закроются, и на улицы выйдет ночная стража. На одном из перекрёстков телега потеряла колесо, и весь её груз вывалился на землю. Повозчики кричали друг на друга, стараясь расчистить дорогу. Я свернула в переулок, стараясь избежать давки. На этих улочках здания строились впритык друг к другу и устремлялись ввысь, блокируя свет. Я с радостью вернулась на одну из главных широких улиц и пошла привычной дорогой.

Сделав несколько шагов, я почувствовала непривычную атмосферу. Казалось, страх сгустился в воздухе. Люди сбились в углах в небольшие группки и что-то обсуждали вполголоса. Торговля располагала к беседе. Интересно, есть ли хоть какие-нибудь вести о Кошке. Я сделала ещё один своего рода обход: прошла через узкую улочку, вышла на рынок специй… и остановилась прежде, чем попала в людской поток. Всмотревшись в красочные флаги на шестах, я нашла телегу Калисы, занимающую место у входа в другой переулок.

Наполовину клонясь к земле от старости, со сгорбленной спиной и скрюченными, раздутыми пальцами, Калиса — одна из тех немногих, кто ниже меня ростом. А ещё у неё самая яркая улыбка и лучший сыр в городе. Но сегодня она мне не улыбнулась.

— Лара. — Как бы то ни было, глаза и ум у неё всё ещё остры. — Ты одна? Это опасно, дитя.

Она слегка наклонила голову и посмотрела на меня.

— Калиса, у меня никогда не возникало проблем…

— Да, были такие времена, соглашусь. Но не сейчас.

Она бросила на меня сердитый взгляд, хотя уже вытаскивала маленький кружок твёрдого сыра.

— Прошёл слух, что наш король нанял наёмников для охраны своей туши. Эти чужеземные вравары ходят по улицам и пристают к женщинам.

Я поставила кувшин и корзину между ног.

— Ещё один слух как тот, что люди Огненной земли имеют синюю, красную и чёрную расцветки и изрыгают огонь изо рта?

Калиса вручила мне кусочке своего самого острого сыра и тонкое печеньице, которое я взяла с большим нетерпением. Во рту потекли слюнки, и я поняла, как сильно проголодалась. Завтракала я очень давно, а вкус сыра был просто восхитителен. Калиса наклонила голову, чтобы заглянуть в мои глаза.

— Ты не слышала?

Я никогда до этого не видела такого серьёзного выражения на её лице.

— Что именно?

— Армия отступила к городским стенам. Приказ короля. Разве ты не слышала горны?

Она отрезала ещё кусочек сыра.

— Говорят, у лорда-маршала были судороги.

Печенье и сыр внезапно потеряли вкус.

— Отступили? Но…

Её белая голова тряслась, когда она вручила мне ещё кусочек сыра.

— Дитя, время от времени нужно отдыхать от работы.

— В последний раз я слышала, что всё в порядке. — Я проглотила ком в горле. — К самым воротам?

— Все с ума сходят. Видишь, моя телега почти пуста — их работа. И сегодня ночью стража удвоена. Тебе лучше вернуться домой. — Калиса толкнула меня уйти. — Да и взгляни туда.