Военный переворот - [17]

Шрифт
Интервал

Вечной тревогой, последней разлукой,
Всей мировою печалью дыша,
Низко летя над речною излукой,
Мокрой травой, полосой камыша?
Мелкие дрязги, постылая проза,
Быт — ненадежнейшая из защит,
Все, что служило подобьем наркоза,
Дымкой пустой от неё отлетит.
Разом остатки надежды теряя,
Взмоет она на вселенский сквозняк
И полетит над землей, повторяя:
"Господи, Господи, больно-то как!"

ИЗ ЦИКЛА "ДЕКЛАРАЦИЯ НЕЗАВИСИМОСТИ"

1



Что хлеб дорожает — я знаю давно,
Мне страшно, что жизнь дешевеет,
И воздух безвременья веет в окно,
И время мне больше не верит.
Теперь уже поздно кричать: "Погоди!",
И бить себя в грудь неуместно.
Теперь уже ясно, что все позади,
А что впереди — неизвестно.

2

Темнота — это друг молодежи,
Темнота — это время кота.
Молодежи не надо одежи,
Темнота ей покров и фата.
Воздух марта заходится дрожью,
По подъездам дерутся коты.
Был когда-то и я молодежью,
А теперь я боюсь темноты.

3

Закапал дождичек. Светало.
С балкона пахло сентябрем.
Проснулась ты и прошептала:
"Не странно ли, что мы умрем?".
За час до нового рассвета,
В истоме полубытия,
Теперь я думаю: не это,
Не это странно, жизнь моя.

ЭЛЕГИЯ


Раньше здесь было кафе "Сосиски".
Эта столовка — полуподвал
Чуть ли первой значится в списке
Мест, где с тобою я пировал.
Помню поныне лик продавщицы,
Грязную стойку… входишь — бери
Черного хлеба, желтой горчицы,
Красных сосисок (в порции — три).
Рядом, у стойки, старец покорный,
Кротко кивавший нам, как родне,
Пил неизменный кофе цикорный
С привкусом тряпки, с гущей на дне.
Рядом был скверик — тополь, качели,
Летом пустевший после шести.
Там мы в обнимку долго сидели:
Некуда больше было пойти.
Нынче тут лавка импортной снеди:
Детское пиво, манговый сок…
Чахнет за стойкой первая леди
Пудреный лобик, бритый висок.
Все изменилось — только остался
Скверик напротив в пестрой тени.
Ни продавщицы больше, ни старца.
Где они нынче? Бог их храни!
Помнишь ли горечь давней надсады?
Пылко влюбленных мир не щадит.
Больше нигде нам не были рады,
Здесь мы имели вечный кредит.
…Как остается нищенски мало
Утлых прибежищ нашей любви
Чтобы ничто не напоминало,
Ибо иначе хоть не живи!
Помнить не время, думать не стоит,
Память, усохнув, скрутится в жгут…
Дом перестроят, скверик разроют,
Тополь распилят, бревна сожгут.
В этом причина краха империй:
Им предрекает скорый конец
Не потонувший в блуде Тиберий,
А оскорбленный девкой юнец.
Если ворвутся, выставив пики,
В город солдаты новой орды,
Это Создатель прячет улики,
Он заметает наши следы.
Только и спросишь, воя в финале
Между развалин: Боже, прости,
что мы тебе-то напоминали,
Что приказал ты нас развести?
Замысел прежний, главный из главных?
Неутоленный творческий пыл?
Тех ли прекрасных, тех богоравных,
Что ты задумал, да не слепил?

КЛЮЧИ


В этой связке ключей половина
Мне уже не нужна.
Это ключ от квартиры жены, а моя половина
Мне уже не жена.
Это ключ от моей комнатенки
в закрытом изданьи,
Потонувшем под бременем неплатежей.
Это ключ от дверей мастерской,
что ютилась в разрушенном зданьи
И служила прибежищем многим мужей.
О, как ты улыбался, на сутки друзей запуская
В провонявшую краской её полутьму!
Мне теперь ни к чему мастерская,
А тебе, эмигранту, совсем ни к чему.
Провисанье связующих нитей, сужение круга.
Проржавевший замок не под силу ключу.
Дальше следует ключ от квартиры
предавшего друга:
И пора бы вернуть, да звонить не хочу.
Эта связка пять лет тяжелела, карман прорывая
И призывно звеня,
А сегодня лежит на столе, даровым-даровая,
Словно знак убывания в мире меня.
В этой связке теперь — оправданье бесцветью,
безверью,
Оскуденью души, — но её ли вина,
Что по капле себя оставляла за каждою дверью
И поэтому больше себе не равна?
Помнишь лестниц пролеты,
глазков дружелюбных зеницы
На втором, на шестом, на седьмом этаже?
О, ключей бы хватило
все двери открыть, все границы,
Да не нужно уже.
Нас ровняют с асфальтом, с травой,
забивают, как сваю,
В опустевшую летом, чужую Москву,
Где чем больше дверей открываю,
тем больше я знаю,
И чем больше я знаю, тем меньше живу.
Я остался при праве своем безусловном
Наклоняться, шепча,
Над строфою с рисунком неровным,
Как бородка ключа.
Остается квартира,
Где настой одиноких июньских ночей
Да ненужная связка, как образ познания мира,
Где все меньше дверей и все больше ключей.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ


Ты был влюблен. Твоя подруга
В тебе нуждалась иногда
Для проведения досуга
И облегчения труда.
Она училась на психфаке,
На коем юные жлобы
Постичь рассчитывают знаки
Своей зачаточной судьбы.
Не выше шпилек и заколок
Твою привязанность ценя,
Сей доморощенный психолог
Давно нервировал меня.
Но страсть готова на уступки:
Порою лестно для нее,
Когда над нею сушат юбки
Или постельное белье.
Извечный узел завязался:
Направо царь, налево тварь.
Но тут ей нужен оказался
Психологический словарь.
При этом сессия. Не шутки.
Пришлось искать на стороне.
Когда пошли вторые сутки,
Ты с ревом бросился ко мне.
Когда-то врач полузнакомый,
А ныне муж моей жены
Нам притащил талмуд искомый,
Терзаясь комплексом вины.
Ты рысью прыгнул к телефону
И отшатнулся, потрясен.
По твоему глухому стону
Я догадался обо всем:
Ты опоздал. В игре неравной
Тебя побили наконец.
Другой нашелся благонравный
Низкопоклонник и делец.
Благодари за это Бога:
Красотка, правду говоря,

Еще от автора Дмитрий Львович Быков
Июнь

Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…


Истребитель

«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.


Орфография

Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.


Девочка со спичками дает прикурить

Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.


Оправдание

Дмитрий Быков — одна из самых заметных фигур современной литературной жизни. Поэт, публицист, критик и — постоянный возмутитель спокойствия. Роман «Оправдание» — его первое сочинение в прозе, и в нем тоже в полной мере сказалась парадоксальность мышления автора. Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковывалась порода сверхлюдей — несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду.


Сигналы

«История пропавшего в 2012 году и найденного год спустя самолета „Ан-2“, а также таинственные сигналы с него, оказавшиеся обычными помехами, дали мне толчок к сочинению этого романа, и глупо было бы от этого открещиваться. Некоторые из первых читателей заметили, что в „Сигналах“ прослеживается сходство с моим первым романом „Оправдание“. Очень может быть, поскольку герои обеих книг идут не зная куда, чтобы обрести не пойми что. Такой сюжет предоставляет наилучшие возможности для своеобразной инвентаризации страны, которую, кажется, не зазорно проводить раз в 15 лет».Дмитрий Быков.