Военный летчик - [7]

Я не сразу понял, что следует терпеть и переносить все. Единственным допустимым ответом должны стать слова: «Да, сеньор!»

Все казалось очень простым - требовалось только научиться слепо подчиняться всем приказам, от самых важных до незначительных. Выдержу или не выдержу - вот вопрос! Если выдержу, то смогу закончить училище, если же нет…

Предполагалось, что в училище в течение периода обучения из каждого должны сформировать личность с определенными убеждениями и психологией, которые необходимы для будущего офицера.

Нам также говорили, что «один военный стоит десятка гражданских - трусливых, недисциплинированных, у которых отсутствует чувство чести и собственного достоинства».

Чудодейственной силой обладали слова: «Приказ не обсуждается, а выполняется», и девиз училища: «Стойкость в выполнении долга, выдержка в трудностях и скромность после достижения победы».

Вскоре я понял, что все мы, специально отобранные для учебы люди, - костяк будущего офицерского корпуса. И только в училище я по-настоящему узнал, как труден путь к намеченной цели.

Несмотря ни на что, я чувствовал себя самым счастливым человеком среди простых смертных. Наконец-то я стал курсантом и стушил на дорогу, которая приведет меня к исполнению моей давнишней мечты - стать летчиком!…

И вот в то солнечное декабрьское утро, ровно в восемь часов утра, мне и представилась возможность познакомиться, хотя и не самым «приятным» образом, с одним из курсантов. Это был старший сержант Гандиа.

На площади перед главным входом в училище находился аккуратный, ухоженный газон. Недалеко от белых мраморных ступеней главной лестницы на бетонированной круглой площадке возвышался бюст Марти и рядом с ним флагшток. Здесь же были установлены две старинные бронзовые пушки, покрытые зеленовато-синей патиной. Между флагштоком и главным входом проходила широкая асфальтированная дорога, опоясывавшая все здания. Здесь и стояла группа новичков, еще одетых в гражданские костюмы. Среди новичков находился и я. В те минуты на наших лицах отражалось внутреннее волнение, охватившее каждого. Между нами шли наивные беседы, со смехом и улыбками мы обменивались первыми впечатлениями об училище. Те «теплые» улыбки, которые мы видели на лицах старшекурсников и офицеров, принимались нами за выражение дружеских чувств по отношению к нам, двадцати пяти их новым товарищам по учебе.

Вдруг, как эхо пушечного выстрела, прогремел чей-то голос. Вначале мне показалось, что он донесся из распахнутого окна или из раскрытой двери главного входа. Интересно, кому мог принадлежать этот грубый, громоподобный голос? Обернувшись, я увидел обладателя этого голоса. Это был человек шестифутового роста, грузный, с красным лицом, тщательно выбритый и одетый в полевую форму цвета хаки. На его правом рукаве белели три нашивки, что соответствовало званию «старший сержант».

Где-то наверху, на его огромной голове, покоился зеленый пластиковый шлем, плотно застегнутый под подбородком черным ремешком. Это и был старший сержант Гандиа - человек, которому с данной минуты предстояло находиться с нами все 24 часа в сутки. Из его рта, как из ствола пулемета, вылетали оглушающие очереди, но не пуль, а приказаний, отдаваемых в безличной форме, небрежно, непонятно кому. Он даже не смотрел в сторону нашей группы.

– Становись! Когда говорят «становись», значит, нужно занять свое место в строю, и сделать это быстро! Черт возьми! Будем тренироваться, чтобы строиться быстрее! Становись по ранжиру! А вы? Что, не понимаете, где ваше место? Ослепли? Курсант, на свое место! Кто старший в группе? Вы, сержант? Становитесь на правый фланг. Тихо-о-о! Шагом - марш! А вы, курсант, как старая баба! Выше ногу! Выше! Не понимаю, как вам удалось сдать экзамены… Вы все умственно отсталые, и это надолго! Что, сегодня не завтракали? Смотреть прямо перед собой, грудь вперед! Курсант, брось сумку! Это самая большая группа, которая когда-либо приезжала сюда. Да! Нужно выгнать добрую половину!

Последняя его фраза заставила меня вздрогнуть от страха.

На этот его монолог ушло гораздо меньше времени, чем необходимо для описания эпизода.

В конце концов после его поспешных команд, отдаваемых громоподобным голосом с соответствующими комментариями, наша группа отдаленно напоминала строй. Что касается меня, то я шел, напрягая все мышцы, не дыша, чтобы не привлечь к себе внимания сержанта, не нарушить неписаных законов училища. Следовало ходить так, чтобы тебя не замечали. Избегать встреч со старшекурсниками. Не попадаться им на глаза, где бы то ни было, поскольку встреча с ними не сулила нам ничего хорошего. Придраться к нам можно было за самые незначительные нарушения. Можно было получить замечание, даже если ты заранее подготовишься, чтобы пройти мимо них. Ботинки, например, начищенные, но не сверкают как зеркало. Неправильно надет шлем… Если же не было видимой причины, что случалось крайне редко, тогда выносилось общее, абстрактное «обвинение» - отсутствие воинской выправки.

Каждое нарушение, допущенное курсантом, строго учитывалось, и все нарушения суммировались. Так, нередко в рапорте командира о поведении курсанта отмечалось сразу до десятка нарушений. Когда сумма нарушений за шесть месяцев превышала 113, курсант мог быть отчислен из училища.