Военные разведчики XX века - [51]

Операция по производству фальшивых денег имела кодовое название «акция Бернарда». В 1945 году из-за этой операции английский банк был вынужден изъять из обращения старые пятифунтовые банкноты и взамен их выпустить новые.

К тому времени на фронте следовали неудача за неудачей: капитуляция наших армий под Сталинградом, разгром африканской группировки в Тунисе, высадка союзников в Сицилии, падение и арест Муссолини, капитуляция Италии — это только в 1943 году — и, наконец, вторжение союзников во Францию в 1944 году — все это подтвердило мои предположения, высказанные Гиммлеру в Житомире в августе 1942 года.

Поэтому, как только я услышал от Керстена о том, что г-н Гевитт, американский дипломат, прибыл в Стокгольм и готов начать предварительный обмен мнениями о возможности мирных переговоров, я специальным самолетом вылетел в Швецию. Г-н Гевитт был особым уполномоченным Рузвельта по европейским делам. Соблюдая все меры предосторожности и секретности, я встретился с ним в одном из самых больших отелей Стокгольма. Позже, когда я поинтересовался у своих хорошо информированных шведских друзей, пользуется ли Гевитт влиянием, они уверенно подтвердили это. Очевидно, он имел решающее влияние на Рузвельта во всех европейских вопросах. Поэтому, взяв на себя всю ответственность, я прямо сказал ему, что сейчас для Германии просто необходим компромиссный мир. Он согласился организовать официальные переговоры. После беседы я сразу вернулся в Берлин и всю ночь составлял доклад Гиммлеру.

На следующий день в три часа дня я встретился с Гиммлером и подробно проинформировал его о беседе с Гевиттом. Он был буквально потрясен тем, что я самовольно предпринял подобные шаги и, слушая мой доклад, неодобрительно качал головой, буквально задыхаясь от негодования. Затем он заговорил и постепенно вошел в раж. К счастью, в самый напряженный момент ему пришлось прерваться, чтобы принять участие в какой-то церемонии. Тем не менее, освободившись от своих дел, он снова вызвал меня. Это был горячий спор. Мне повезло — я не был арестован, но все мои планы рухнули. Мое умение убеждать и стремление проанализировать положение Германии в приемлемой для рейхсфюрера форме не произвели эффекта. Ничто не могло пробить брешь в броне, которой Гитлер окружил своих приближенных.

Когда летом 1944 года Риббентроп пригласил в свою летнюю резиденцию — замок Фушл, меня охватили мрачные предчувствия. В течение нескольких последних месяцев я ничего о нем не слышал и был уверен, что он, как всегда, вынашивает очередную «идею», которая разрешит все наши беды и одним махом принесет победу. Я использовал эту поездку также для встречи с Гиммлером, чья резиденция находилась в специальном поезде у Берхтесгадена, близ горного убежища Гитлера.

Риббентроп жил в очень красивом замке, утопавшем в зелени. Рейх передал замок в его владение с тем, чтобы там он мог принимать особо важных гостей и в то же время находиться возле Гитлера. Вопреки ожиданию, Риббентроп принял меня очень дружелюбно, поинтересовался, как идут дела, и подчеркнул, что работа моего управления стала играть важную для него роль. Я не знал, движет ли им притворство или он преследует какие-то определенные цели. Поэтому я спокойно ожидал, когда утихнет поток слов.

Признав значение и важность секретной службы, Риббентроп выразил желание получить обстоятельный доклад о Соединенных Штатах, и особенно о шансах Рузвельта на переизбрание. Он хотел также, чтобы для работы среди немцев американского происхождения я организовал переброску агентов на подводной лодке. Для национальных меньшинств Америки он намеревался организовать широкую радиокампанию против Рузвельта.

Когда мы обсудили детали этого плана, я поинтересовался, какими особыми мотивами, собственно, эти меньшинства должны руководствоваться, чтобы препятствовать переизбранию Рузвельта. Взглянув на меня с удивлением, Риббентроп ответил:

— Никаких особенных мотивов сейчас и не надо. Для нас важно найти возможность вести передачи из Европы, а причину мы найдем позднее.

Я указал на некоторые технические затруднения, связанные с реализацией этого плана, среди них не последней была чрезвычайная перегруженность нашего подводного флота, которая лишает нас возможности заполучить для операции большую подлодку. Внезапно вспомнив содержание прежней беседы с Риббентропом и его странные теории о деятельности секретной службы, я не выдержал и сказал:

— Вы, господин министр, несколько опоздали. В конце концов, горстка даже сверхспособных агентов не в состоянии изменить положения дел в мире.

Риббентроп буквально окаменел на минуту:

— Дорогой Шелленберг, — после паузы сдержанно произнес он, — вы неправы. Вам следовало бы помнить, что я делал все от меня зависящее для поддержки секретной службы.

Это заявление настолько противоречило действительности, что я даже не нашелся, что ответить. Я поднялся и намеревался уйти, когда Риббентроп встал и с очень серьезным выражением лица остановил меня:

— Минутку, Шелленберг. Мы должны обсудить еще одно очень важное дело. Совершенно секретное. О нем знают только фюрер, Борман и Гиммлер. — Буравя меня своим пронзительным взглядом, он продолжил: — Надо убрать Сталина.