Военно-морской договор - [11]

Проснулся я в семь часов и немедля направился в комнату Фелпса, где нашел его совершенно измученного и обессилевшего после бессонной ночи. Он тут же спросил, приехал ли уже Холмс.

– Он будет здесь точно как обещал, – ответил я. – Ни минутой раньше или позже.

И мои слова полностью оправдались – вскоре после восьми к подъезду быстро подкатил кеб, и из него вышел наш друг. Стоя у окна, мы увидели, что его левая рука забинтована, а лицо очень бледно и мрачно. Он вошел в дом, но миновало время, прежде чем он поднялся наверх.

– У него вид человека, потерпевшего поражение! – вскричал Фелпс.

Мне пришлось признать, что он прав.

– Вероятнее всего, – сказал я, – ключ к загадке находится здесь, в Лондоне.

Фелпс застонал.

– Не знаю почему, – сказал он, – но я возлагал такие надежды на его возвращение. Однако вчера его рука не была перевязана? Что могло случиться?

– Вы ранены, Холмс? – спросил я, когда мой друг вошел в комнату.

– Вздор! Простая царапина по моей собственной небрежности, – ответил он, кивком здороваясь с нами. – Ваше дело, мистер Фелпс, безусловно, одно из самых темных, какие мне доводилось расследовать.

– Я опасался, что оно окажется вам не по силам.

– Весьма, весьма примечательное.

– Эта повязка свидетельствует о какой-то переделке. Вы не расскажете нам, что произошло?

– После завтрака, мой дорогой Ватсон. Вспомните, я тридцать миль дышал суррейским утренним воздухом. Полагаю, ответа на мое объявление о кебе не последовало? Ну, что поделать, нельзя же выигрывать всякий раз.

Стол был уже накрыт, и как раз когда я хотел позвонить, вошла миссис Хадсон с чаем и кофе. Через две-три минуты она принесла три блюда, накрытых крышками, и мы все трое сели за стол – Холмс, голодный как волк, я, полный любопытства, и Фелпс в глубочайшем унынии и депрессии.

– Миссис Хадсон не ударила в грязь лицом, – сказал Холмс, открыв блюдо с курицей в красном соусе. – Ее меню не слишком разнообразно, но ее понятие о завтраке достойно швейцарской кухарки. Что у вас там, Ватсон?

– Яичница с ветчиной, – ответил я.

– Отлично! А что выберете вы, мистер Фелпс? Курицу, яичницу или заглянете под последнюю крышку?

– Благодарю вас, но я не способен проглотить ни кусочка, – сказал Фелпс.

– Ну, послушайте! Попробуйте то, что стоит перед вами.

– Благодарю вас, но предпочту воздержаться.

– Ну так полагаю, – сказал Холмс с лукавыми искорками в глазах, – вы не откажете услужить мне?

Фелпс поднял крышку, издал вопль и застыл с лицом более белым, чем блюдо, на которое он уставился. На середине блюда лежал небольшой рулон серовато-голубой бумаги. Фелпс схватил его, пожирая глазами, а затем пустился в пляс, прижимая рулончик к груди и испуская восхищенные вопли. Затем рухнул в кресло, настолько ослабленный и парализованный бурей собственных чувств, что нам пришлось промочить ему горло коньяком, чтобы он не потерял сознания.

– Ну-ну! – сказал Холмс, ободряюще похлопывая его по плечу. – Конечно, нехорошо было преподнести его вам таким образом, но Ватсон объяснит вам, что я не в состоянии удержаться от возможности произвести эффект.

Фелпс схватил его руку и поцеловал.

– Да благословит вас Бог! – вскричал он. – Вы спасли мою честь!

– Ну, на карту, знаете ли, была поставлена и моя собственная, – сказал Холмс. – Уверяю вас, потерпеть неудачу с расследуемым делом не менее невыносимо, чем вам провалить возложенную на вас миссию.

Фелпс засунул бесценный документ в глубину внутреннего кармана своего сюртука.

– Мне неловко опять прервать ваш завтрак, но я прямо-таки умираю узнать, как вы его нашли и где он находился.

Шерлок Холмс выпил залпом чашку кофе и вновь занялся яичницей с ветчиной. Затем он закурил трубку и расположился в кресле поудобнее.

– Я расскажу вам, что я делал вначале и что сделал потом, – сказал он. – Посадив вас в поезд, я затем чудесно прогулялся среди чарующих суррейских пейзажей до очаровательной деревушки под названием Рипли, где выпил чаю в гостинице и также благоразумно наполнил фляжку и положил в карман пакет с сандвичами. Там я скоротал время до вечера, а тогда отправился снова в Уокинг и после заката был на дороге напротив «Шиповника».

Ну, я выждал минуту, когда дорога совершенно опустела – ею вообще мало пользуются, – а тогда перелез через забор.

– Но ведь калитка же, конечно, была открыта? – воскликнул Фелпс.

– Да, но у меня свои привычки в подобных ситуациях. Я выбрал место, где за забором росли три ели, и под их прикрытием перебрался через забор в полной уверенности, что из дома меня никто увидеть не может. Я пригнулся в кустах и переползал от одного к другому, о чем свидетельствует плачевное состояние моих брюк, пока не добрался до рододендронов как раз напротив окна вашей спальни. Там я притаился в ожидании дальнейшего.

Штора в вашей комнате опущена не была, и я видел мисс Гаррисон, читающую за столом. В четверть одиннадцатого она захлопнула книгу, заперла ставни и удалилась. Я услышал, как она закрыла дверь, и не сомневался, что она повернула ключ в замке.

– Ключ? – воскликнул Фелпс.

– Да. Я проинструктировал мисс Гаррисон, чтобы она, когда пойдет спать, заперла дверь спальни снаружи, а ключ взяла с собой. Она выполнила все мои указания с величайшей точностью, и, безусловно, без ее помощи у вас в кармане сейчас не было бы этого документа. Затем она ушла, все огни погасли, и я остался сидеть среди рододендронов.