Когда я просматриваю мои пометки и записи о расследованиях, которые Шерлок Холмс вел между тысяча восемьсот восемьдесят вторым и девяностым годом, то оказываюсь перед выбором из такого количества дел, содержащих любопытнейшие и редчайшие черты, что не так-то легко решить, на каких остановиться, а какие отложить. Впрочем, некоторые уже получили известность благодаря газетам, а другие не представили случая моему другу применить свои особые таланты, иллюстрацией которых предназначены служить эти записки. Некоторые к тому же не поддались его аналитическому дару и, как рассказы, представили бы собой одни начала без концов; другие же были раскрыты лишь частично, и объяснения опираются более на предположения и догадки, чем на неопровержимые логические выводы, столь ему дорогие. Однако среди этих последних дел есть одно настолько поразительное в своих подробностях и столь неординарное по результатам, что я поддался соблазну изложить его, вопреки тому факту, что некоторые связанные с ним моменты так и не были и, скорее всего, так и не будут полностью раскрыты.
Год восемьдесят девятый знаменовался для нас длинной серией дел большего или меньшего интереса, записями которых я располагаю. Среди заголовков, относящихся к этим двенадцати месяцам, я нахожу отчет о «Приключении Парадола Чэмбера из Общества попрошаек-любителей», содержавшего роскошный клуб в подвале мебельного склада; о фактах, связанных с исчезновением английского барка «Софи Андерсон»; о примечательных приключениях Грайса Пейтерсона на острове Уффа и, наконец, дело об отравлении в Кэмберуэлле. В последнем, как, возможно, еще не забыто, Шерлок Холмс сумел, заведя карманные часы покойника, установить, что заведены они были два часа назад и что, следовательно, умерший лег спать в этот промежуток времени – дедукция, сыгравшая важнейшую роль в раскрытии преступления. Все вышеупомянутые дела я, возможно, опишу когда-нибудь в будущем, но ни одно из них не предлагает чего-либо сравнимого с той поразительной цепью обстоятельств, для изложения которой я взялся за перо сейчас.
Приближался конец сентября, и равноденственные штормы бушевали с необычной силой. Ветер завывал весь день, дождь хлестал в окна, и даже тут, в сердце великого, сотворенного человеческими руками Лондона, мы были вынуждены на мгновение отвлечься от обыденной жизни и признать присутствие великих стихийных сил, которые рычат на род людской сквозь решетку его цивилизации, будто неукрощенные звери в клетке. С приближением вечера буря усилилась, грохоча все громче, а ветер в трубе плакал и рыдал, будто ребенок. Шерлок Холмс по одну сторону камина сумрачно составлял перекрестный индекс своих записей о преступлениях, а по другую сторону я с головой ушел в прекрасный морской рассказ Кларка Рассела, и мне уже чудилось, будто вой урагана снаружи сливается с текстом, а плеск дождя растягивался в длинное бурление морских волн. Моя жена гостила у своей тетки, и на несколько дней я вновь стал обитателем квартиры на Бейкер-стрит.
– Мне кажется, – сказал я, подняв глаза на Шерлока Холмса, – в дверь позвонили. Кто может прийти в такой час? Кто-нибудь из ваших друзей?
– Кроме вас, у меня их нет, – ответил он. – И я предпочитаю обходиться без гостей.
– Значит, клиент?
– Если так, то по очень серьезному делу. Ничто иное не заставило бы человека выйти из дома в такую погоду и в такое время. Но, полагаю, просто приятельница квартирной хозяйки.
Однако Шерлок Холмс ошибся в своем предположении, так как в коридоре послышались шаги и раздался стук в дверь. Он вытянул длинную руку и повернул лампу так, что ее лучи падали не на него, а в сторону свободного стула, на котором предстояло сидеть пришедшему.
– Войдите! – сказал он.
Вошел молодой человек лет двадцати двух, не больше, с ухоженной внешностью и элегантно одетый, с некоторой утонченностью и деликатностью в манере держаться. Зонт, с которого текла вода, и длинный блестящий непромокаемый плащ напоминали о непогоде, которая его не остановила. В сиянии лампы он тревожно огляделся, и я увидел, что лицо у него бледное, а веки набрякли, точно у человека, снедаемого страшной тревогой.
– Я должен извиниться перед вами, – сказал он, поднося к глазам пенсне в золотой оправе. – Надеюсь, я ничему не помешаю. Боюсь, я внес в вашу уютную комнату следы бури и ливня.
– Дайте мне ваш плащ и зонтик, – сказал Холмс. – Повешенные на этом крючке, они скоро высохнут. Вы приехали, как вижу, с юго-запада.
– Совершенно верно, из Хоршема.
– Смесь глины с мелом, которую я вижу на носках ваших ботинок, сомнений не оставляет.
– Я пришел попросить совета.
– Его получить не трудно.
– И помощь.
– С этим бывает потруднее.
– Я слышал о вас, мистер Холмс. Слышал от майора Прендергаста, как вы спасли его, когда в Танкервильском клубе вспыхнул скандал.
– А, да. Его ложно обвинили в шулерстве.
– Он сказал, что вы способны разгадать что угодно.
– Он преувеличил.
– Что вы никогда и никем не были побиты.
– Я был побит четыре раза – три раза мужчинами и один раз женщиной.
– Но это же малость в сравнении с вашими успехами.
– Да, правда, обычно я добивался успеха.
