Военная разведка России от Рюрика до Николая II. Книга 1 - [62]

Для достижения этих целей подкупленные служащие иностранных посольств снимали отпечатки из воска и заказывали дубликаты ключей от письменных столов и сейфов, а иногда пускали по ночам в канцелярии посольств представителей Департамента полиции с тем, чтобы они определились на месте. Шифры, как вспоминал Майский, приобретались не только с помощью служащих в посольствах, но и в Парижем Брюсселе, где у известных лиц имелась прямо открытая торговля иностранными кодами за определенную цену[205].

Ритм работы “черного кабинета” был крайне напряженным. Вследствие того, что дипломатическая корреспонденция многими посольствами сдавалась в почтамт незадолго до ее заделки в пост-пакеты и отправки на вокзал, а с другой стороны, за получением приходящей почты курьеры являлись в почтамт тотчас после прибытия ее с вокзала, с этой корреспонденцией приходилось очень спешить, — писал Майский, — так как во время ее фотографирования за ней приходили почтовые чиновники, которых внизу курьеры бранили, что они долго возятся с разбором посольских пост-пакетов. Фотографии снимались при освещении лентой магния, который при горении выделял массу дыма, а так как окна должны были быть закрыты ставнями, чтобы не обращать внимания на себя даже почтамтских служащих, то атмосфера в конце каждого такого сеанса в фотографической комнате становилась невыносимой.

Но для “черного кабинета” не существовало непреодолимых преград. Так, одно из посольств отправляло свою дипломатическую корреспонденцию в особом кожаном мешке с мудреным замком и за пломбой, но и эти предосторожности тоже не спасали его дипломатической корреспонденции от перлюстрации, так как вскоре после получения первого мешка “черный кабинет” обзавелся ключом от его замка и щипцами для накладывания таких же пломб. В течение многих лет так никто и не удосужился заняться тщательным осмотром пломбы и обратить должное внимание на незначительную неточность секретного гравсра. Любопытно, что при вскрытии этих мешков однажды произошел забавный курьез: перлюстратор уронил в него, конечно случайно, свою золотую запонку от манжет. Посольство в Петрограде, найдя эту запонку в мешке, вернуло ее со следующей почтой при письме министерству обратно. Перлюстратор, считавший свою запонку безвозвратно потерянной, очень обрадовался, когда нашел ее на следующий день во вскрытом им мешке. Он взял ее себе, а сопровождающее ее письмо просто уничтожил, и этим инцидент был исчерпан. Эти запонки были с монограммою, но буквы монограммы оказались “ОВ”, т.е. одинаковыми в русской азбуке с иностранным алфавитом, в противном случае, какая-нибудь русская буква “Ж” или “Ф” навели бы, конечно, иностранное посольство на нежелательные размышления.

С дипломатической корреспонденцией, вследствие спешки и связанной с ней нервозности, часто происходили такие накладки, которые могли привести к серьезным неприятностям. Так, например, однажды заделали и сдали конверт без вложения письма, которое осталось незамеченным среди других бумаг на столе чтецов; другой раз чтецы перепутали вложения двух конвертов, отправив нидерландскому посольству бумаги на испанском языке из министерства иностранных дел в Мадриде, но все эти инциденты как-то сходили благополучно для “черного кабинета”. Из поднятой по этим делам переписки было видно, что все это приписывалось австрийскому или германскому “черным кабинетам”, так как через зти страны корреспонденция шла транзитами. Их “черные кабинеты” в дипломатических сферах пользовались неважной репутацией из-за небрежности работы, оставлявшей на письмах довольно грубые следы вскрытия. Когда какое-нибудь письмо представляло собой исключительный интерес, то, кроме отправления выписки из него по назначению министру внутренних дел, или иностранных дел, начальнику Генерального штаба или в Департамент полиции, дубликат ее представлялся царю, а иногда, смотря по содержанию письма, выписка представлялась только ему одному[206].

Не являлось тайной, что “черные кабинеты” иностранных государств также не упускали возможность ознакомиться с содержанием пакетов с надписью “совершенно секретно, в собственные руки” и запечатанных сургучной печатью, поступающих и исходящих из представительств России за рубежом Некоторые из российских послов пытались бороться с этим по собственному разумению.

Про графа Н.П Игнатьева, по словам С. Майского, сохранилось предание, что он, будучи послом в Турции, отправлял свои донесения в простых (не заказных) письмах, заделанных в грошевые конверты, которые пролежали некоторое время вместе с селедкой и мылом, и заставлял своего лакея писать адрес не на имя министра иностранных дел, коему письмо предназначалось, а на имя его дворника, или истопника, по частному адресу. Насколько предпринимаемые Игнатьевым меры предосторожности действительно спасали его корреспонденцию от перлюстрации, сказать затруднительно. Прибегал же Игнатьев к таким мерам потому, что, будучи еще русским военным атташе в Лондоне, он получил однажды письмо из Петербурга со следами оттиска всех почтовых штемпелей на одной стороне вложения, хотя на конверте штемпеля были положены одни на лицевой, а другие на клапанной стороне конверта. Оттисками этих штемпелей можно было безусловно доказать, что его письмо было перлюстрировано в Лондоне, и Игнатьев упрекнул великобританского министра иностранных дел в том, что его подчиненные вскрывают письма члена русской миссии, министр дал честное слово лорда, что в Англии “черного кабинета” не существует; уличенный же оттисками штемпелей в противном, он, смеясь, заметил;