Военная фортуна - [28]

Американский флот так и оставался главным предметом разговоров: американский флот на завтрак, на обед и на ужин. Не в силах выдерживать этого, Стивен стал проводить большую часть времени на палубе или на крюйс-марсе. Корвет шел в излюбленных альбатросами водах, там, где холодное течение омывает западный берег Африки, и доктор часами наблюдал за скольжением величественных крыльев над длинными зеленоватыми валами. Но когда темнота или холод — а холодно было необыкновенно, так холодно, что он благословлял день, когда высадил на берег своих сумчатых, животных особенно подверженных легочным заболеваниям — загоняли Мэтьюрина в кают-компанию, там его снова поджидали «американцы». И не только пресловутые фрегаты, но даже бриги и шлюпы от «Хорнета» с двадцатью орудиями до «Вайпера» с двенадцатью, и все с утомительными деталями вплоть до последней пушки и карронады, вертлюжных орудиях на марсах и над планширем.

В кают-компании настрой совершенно отличался от капитанских апартаментов. Мистер Уорнер не боялся ни за Канаду, ни за Галифакс. Как ни в грош не ставил и американский флот. А поскольку он был единственным человеком на борту, кому довелось сражаться с американцами, к его мнению прислушивались.

— В бытность свою мичманом в восьмидесятом, — рассказывал первый лейтенант, — я служил под началом Джека «Плохая Погода» Байрона на американской станции, и нагляделся вдоволь на этих янки. Жалкое зрелище, сэр, жалкое: они не провели с толком ни одного боя. Презренные корабли — скорее приватиры, чем настоящие военные. Но чего ожидать от людей, которые считают, что коммодор — постоянное звание, жуют табак на квартердеке и прыскают слюной куда ни попадя?

— Но быть может, им удалось развиться за прошедшее время? — вопрошал Стивен. — Кажется, я припоминаю, что в ходе их короткой войны с Францией в девяносто девятом их фрегат «Констеллейшн» взял «Л’Инсуржант»?

— Совершенно верно, сэр. Но вы забываете, что на «Констеллейшн» стояли двадцатичетырехфунтовые орудия против двенадцатифунтовок «Инсуржанта». Как и о том, что «Ла Ванжанс», вооруженный восемнадцатифунтовками, практически разнес «Констеллейшн» в щепки. А главное, чего вы не приняли в расчет, доктор, это что в обоих случаях янки имели дело с иностранцами, а не англичанами.

— М-да, — протянул Стивен, — не могу не согласиться.

— Мой брат Нампс… — начал было казначей.

— «Ванжанс» был вооружен сорокадвухфунтовыми бронзовыми карронадами, — перебил его второй лейтенант. — Мне это хорошо известно, потому что я служил третьим не «Сейн», когда мы взяли «Ванжанс» в проливе Мона.

— Мой брат Нампс…

— И карронады эти были установлены на станки, работающие на новом, безоткатном принципе. Позвольте, я нарисую схему на салфетке.

Отчаявшись заполучить широкую аудиторию, казначей обратился к Стивену и Маклину. Но Стивен, не ожидая ничего доброго ни от истории про брата Нампса, ни от устройства безоткатного станка, выскользнул из каюты.

Дискуссия продолжалась и без него, по-прежнему вращаясь вокруг американцев, поскольку и этому самому Нампсу довелось посетить Соединенные Штаты. Продолжалась она и в каюте; хотя там накал был пониже, но все равно, для человека, не являющегося моряком, разговор не представлял интереса. Бывали времена, когда Стивену казалось, что они никогда не прекратят и эта пытка доведет его до могилы, поскольку, спасаясь от бесконечной болтовни, он вынужден был мерить шагами палубу в холодной сырой тьме или искать убежища в форпике, почти таком же сыром и холодном, да еще и вонючем словно склеп. Найти покой в своей каюте тоже не представлялось возможным, поскольку от мичманского кубрика ее отделяла такая тонкая перегородка, что даже плотные затычки из ваты, которые Стивен вставлял в уши, не спасали его от гомона юнцов. «Чем старше я становлюсь, — размышлял он, — тем нетерпимее делаюсь к шуму, скуке и распущенности. А я и раньше не был сильно приспособлен к морской жизни».

Затем внезапно, словно в одночасье, «Ла Флеш» оказался среди чистейшей синевы вод. Утренний воздух встречал теплом, жилеты и шерстяные шарфы были отложены, и полуденные измерения солнца с квартердека проводились мужчинами и юношами в легких морских тужурках. Вскоре исчезли и они, и тропик Рака пересекали в одних рубашках. Обед у капитана, требовавший парадной формы, уже никем не воспринимался так радостно — за исключением мичманов, этой тощей, вечно голодной шайки. Скудный запас личной провизии, приобретенной юнцами на Мысе, давно уже был прошикован, и теперь им приходилось куковать на одной солонине с сухарями.

Корвет поднялся уже значительно севернее тропика Рака, когда фантастическое везение на ветер изменило ему. Юго-восточный пассат имел в своем составе слишком незначительную долю «южности», поэтому «Ля Флеш» оказался ближе к Бразилии, нежели рассчитывал, когда ветер стих, оставив корабль качаться на крупной зыби под солнцем столь огромным, столь близким и столь палящим, что даже к исходу ночи металл орудий еще обжигал руку.

Через неделю такой пытки, когда все воспоминания о холоде обратились в прах и даже ощущение легкой прохлады отошло в область воображаемого, со стороны экватора, то есть прямо противоположной их желаниям, потянул ветерок. Паруса снова наполнились, корабль ожил и пришел в движение. Теперь Уорнер растрачивал все свое умение, а перегревшиеся матросы — весь свой пыл, чтобы медленно пробиваться к норду.