Водоворот - [3]

До хутора Вишневого добрались, когда взошло солнце. Марко кинулся впрягать в плуг быков и вдруг заохал, как торговка бубликами на ярмарке:

— Торбу с харчами потерял! А, чтоб тебя!.. Что теперь дома будет? Новехонькая торба, из рукава материной сорочки, еще и калина на ней вышита. Что ж теперь делать?

— Скинь штаны да постегай себя,— смеясь, посоветовал Тимко.— Ну, гони быков, чего рот разинул? До обеда с тобой тут копаться, что ли?

Пахали на двух парах быков: на первой — Тимко с Марком, на второй — Охрим Горобец с Денисом. Тимко со своим погонщиком первую борозду прошел спокойно; Охрим же с Денисом никак не могли сработаться. Быки у них были молодые, непонятливые. Денис тянул вправо, а они сворачивали влево. К тому же Денис вывернул наизнанку кожух — накрапывал дождик,— повесил на плечо дробовик. Посмотришь на него — не только быку, человеку страшно станет. За плугом семенил маленький, тщедушный Охрим с закутанной полотенцем шеей, хрипел, повиснув на чапигах:

— Скинь ты это ружье, ради бога. Разве не видишь, тебя бычки боятся?

— А куда я его дену?

— Давай уж я буду носить, будь оно неладно!

Охрим нацепил ружье на плечо, и они снова двинулись по полю, покрикивая на быков.

С утра небо хмурилось и долго в воздухе сеялась холодная изморось, потом с Аккерманщины подул ветер, разогнал тучи; на поля брызнуло солнце, пашня задымилась, тускло заблестели вывороченные лемехом пласты земли. Из густого тумана вынырнул Вишневый хутор — полсотни мазанок с потемневшими крышами. Солнце стало пригревать сильнее, земля задышала свободнее, в лазурной выси звенел печальный журавлиный клич, то усиливаясь, то замирая. Тимко, нажимая на чапиги, глядел вверх, провожая удаляющиеся косяки журавлей, и тихая грусть охватывала его сердце. Он часто курил и почти не разговаривал с Марком; однако тот, не обращая внимания на товарища, распевал песни, словно на свадьбе или на каком-нибудь игрище. Тимко грустно улыбался, ласково поглядывая на своего веселого дружка, и добродушно поторапливал его:

— Давай, давай, а то придет дядько Прокоп, он нам за такую работу намылит шею.

— А чего его бояться? Он же вроде родственник,— смеялся Марко, намекая на то, что Прокоп — будущий тесть Тимка.

Так, перешучиваясь, прошли еще несколько борозд. На последнем заходе, уже перед обедом, Марко остановил быков и, показав кнутовищем на дорогу, закричал:

— Гляди, девчат сколько!

На дороге стояла машина, с нее, смеясь и шутя, спрыгивали девушки. Они приехали разбрасывать навоз по свекольному полю.

— С такими цесарками по соседству много не наработаешь,— проворчал Марко.— Будешь крутиться туда-сюда, как жестяной петух на крыше!

Тимко, не отвечая, быстро окинул взглядом пеструю гурьбу девушек, ища кого-то. Его густые брови на взмокшем лбу поднялись, застыли на минуту, потом опустились; он отвернулся и, шагая за плугом, смотрел только себе под ноги. Девушки приближались; все звонче были их голоса, смех, яснее шелест сухой ботвы под ногами. Вот они подошли совсем близко, Тимко поднял глаза и сразу увидел девушку, закутанную в теплую шаль. Она быстро прошла мимо легкой походкой, не сказав даже «здравствуй». В ее движениях было что-то нервное, порывистое, лицо же казалось задумчивым и сосредоточенным. Из-под припухших век горячечно блестели синие, как медный купорос, глаза. Пройдя мимо Тимка, девушка остановилась и заговорила со своей подругой,— верно, сказала ей что-то смешное про него, потому что та расхохоталась так, что ее круглое лицо стало красным, как свекла. Она схватила комок земли и запустила им в пахарей.

— Своего батька по лысине! — посоветовал Марко, прячась за быками.

— Знай свое дело. Не ввязывайся,— сердито буркнул Тимко.

— Не могу я, брат, работать, когда вокруг такие толстушечки.

— Побегай по полю,— может, утихомиришься…

— Где уж там… Еще ржать начну.

К полудню стало совсем тепло. Девушки жгли прошлогодний бурьян, и пахучий дымок стлался над степью. От пашни несло терпким духом распаренной земли. Тимко скинул стеганку и ходил за плугом в одной рубахе, босиком. На козырьке его военной фуражки поблескивало солнце. Иногда он поднимал глаза от борозды, поглядывал на Орысю, которая разбрасывала вилами навоз, и сердце его тревожно сжималось: «С чего она надулась? Позавчера сидели под вербами, все было хорошо, а сегодня и смотреть не хочет. Может, вправду с Сергием спуталась?» От этой мысли его бросило в жар, и, не зная, на ком сорвать свою злость, он напал на Марка за то, что тот плохо погоняет быков, хотя на самом деле хлопец старался изо всех сил.

Увидев, что Орыся и Ганна, взяв ведра, пошли к озеру за водой, Тимко остановил быков и велел Марку распрягать, хотя до обеда можно было пройти еще не меньше двух рядов.

— Чего так рано? — удивился Марко.— Охрим с Денисом еще пашут.

— Не твое дело.

Марко, распрягая быков, хитро усмехнулся:

— Может, и меня с собой возьмешь? Ганнуся тоже пошла.

— Двух котов в один мешок не сажают.

Тимко взял кнут и, ступая по пашне сильными босыми ногами, стянутыми возле щиколоток завязками от галифе, погнал быков на водопой. Спускаясь в овраг, он сбил фуражку на затылок — смоляные кудри упали на высокий лоб. Навстречу шли девушки с водой.