Водоворот - [13]

Тимко уже направился было в избу-читальню, но потом решил, что поздно и кино, должно быть, давно кончилось. Молча он зашагал пустынной улицей. Гараська плелся за ним.

— Гы-ы,— ухмыльнулся вдруг он.— Вот там под вербами Илькин Матвий Ганну Пилипину обнимает.

Тимко сошел с моста и еще издали разглядел две фигуры возле старой вербы.

— Матвий, не лезь, ударю,— слышалось оттуда.— Матвий, ну что тебе от меня нужно?

— А что я делаю? — удивлялся паренек.

Тимко, не останавливаясь, пошел дальше.

— Давай постоим тут,— уговаривал Гараська, хихикая.— Я раз подглядел, как Хома Стрельцов с Варькой Обитошной целовались. Гы-гы. А я как закричу: «Ай-ай-ай, как вам не стыдно!» — они и разбежались, как мыши.

— И Хома не дал тебе по шее?

— Нет! Гы-гы…

— Ну, нарвался бы ты на меня, я б тебе намылил бока!

Гараська обиделся и молча плелся за Тимком, загребая песок своими кривыми ногами. Пройдя еще немного, они свернули в Притуловку, боковую улочку, что вилась над Ташанью. Там, на берегу, они увидели парней.

— …И говорит капитан Немо,— рассказывал кто-то в тишине,— похороните меня на золотом морском дне вместе с моим кораблем. Пришли к нему матросы, опустились на колени и присягнули капитану в вечной верности. Не было ни одного матроса, у которого не текли бы по щекам слезы,— так им было горько расставаться со своим капитаном. Надели они скафандры, поднялись на поверхность моря, подплыли к скалистому берегу, смотрят, а на дне морском что-то светится — то загорится, то погаснет. Это капитан Немо посылает своей боевой команде прощальный привет.

— Хомутенко, студент, рассказывает,— прошептал Гараська.

— Молчи, дурак.

Они подошли к парням. Влас продолжал:

— В каждой фантазии есть зерно истины, а человеческая фантазия не знает границ. Придет время, и люди построят такой корабль,— а может, уже и построили,— который будет и плавать, и летать.

— А правда, что на Марсе люди живут? Только не такие, как у нас? — спросил кто-то, и Тимко по голосу узнал Марка.

— Наука доказала, что на Марсе есть жизнь, а живут ли там люди и какие они — это пока неизвестно. Но придет такое время, когда тайны вселенной,— Влас показал рукой на темное небо,— будут разгаданы.

— Писали же в Библии, что будут летать птицы с железными клювами и станут клевать людей. Вот и появились самолеты. Может, такую машину придумают, что и на Марс полетит? Нам как-то дед Иннокеша рассказывал, что Библию тоже ученые люди писали, мудрецы,— сказал Марко.

— Я лично не преклоняюсь ни перед теми мудрецами, ни перед их Евангелием,— насмешливо проговорил Влас.— Теперь, когда наука так быстро идет вперед, раскрывая законы вселенной, Библия не представляет собой ничего ценного; это просто сборник сказок, рассчитанных на стариков, у которых бессонница. Библия давно отжила свое, и если бы вы, хлопцы, больше читали, то не принимали бы всерьез болтовню деда Иннокеши. Тогда бы вы поняли, что жизнь очень интересная штука и что жить — это значит учиться.

— Как же, выучишься! — вставил Марко.— С утра до ночи так умаешься на пашне, что не только за книжку — за ложку не возьмешься. А выдастся свободная минутка, мать гоняет, как собаку: наруби дров, принеси воды, вычисти хлев. Вот я и бегу из дому. На улице хоть отдохну да послушаю, о чем умные люди говорят.

— Научитесь распределять время, и вам хватит его и на работу, и на чтение. Бывают же дни, когда вы работаете меньше, например зимой. Вот тогда и читайте. Великий пролетарский писатель Горький говорил, что все, что в нем есть хорошего, он получил от книг.

— Если все будут ученые, кто ж в земле станет копаться? — заметил Тимко.— Все в шляпах ходить не будем, кому-то нужно и в картузах.

— У тебя совсем неверное представление об интеллигенции. Ты смотришь на нее глазами дореволюционного мужика. Ты не можешь понять, что без интеллигенции, без науки невозможно развитие общества. Люди умственного труда изобрели трактор. Ты на нем пашешь, радуешься, что тебе легче стало, однако забываешь о тех, кто его придумал.

— Я знаю, что говорю. Вот ты учишься в Харькове. А нам какой прок от твоей учебы? Окончишь университет — тебя в село и палкой не загонишь. Устроишься где-нибудь в большом городе, будешь знаться с учеными, а увидишь в трамвае мужика с мешком — шарахнешься, как от чумы, чтобы он тебе чистенькой рубашки не выпачкал.

— Ты ошибаешься. Я буду работать в селе.

— Ну да! Много тех, что выучились, в селе работает? Поразбежались, и сам черт со свечкой не найдет. Интеллигенция… Вот Микола Шкурупий приехал к родной матери в гости. Налила она борща, а он нос воротит, уже не хочет из общей миски есть. А мать перед всеми хвалится: «Слава богу, выучился мой Микола на доктора, все не в колхозе работать». Так что ж тогда, по-вашему, по-интеллигентному, выходит? В колхозе одни дураки работают?

— В обществе существует разделение труда. Одни работают докторами, другие в колхозах, и теперь никакой интеллигент не смотрит с презрением на людей физического труда. Это твоя выдумка.

— Выдумка не выдумка, а я так понимаю: будь ты ученый, будь сто раз профессор, а от простого народа не отворачивайся, раз он тебя в люди вывел.