Водоворот - [3]

Любашин уже не первый раз с глубокой тоской думал о том, как все было замечательно еще пару дней назад. Все были во всем уверенны, а сейчас сплошная неопределенность. Но уже ничего не изменишь, можно только сожалеть об утерянном рае.

Он снова посмотрел в зал и почувствовал, как накаляется в нем атмосфера. Все вроде бы сидят спокойно, но по взглядам и жестам ощущается общее напряжение. Больше тянуть нельзя, пора начинать выступление.

Речь директора театра длилось не больше десяти минут. Но когда она завершилась, в зале повисла мертвая тишина. Лица людей отражали страх и растерянность.

Внезапно со своего места резко встала Дивеева — ведущая актриса театра, обладающая скандальным характером.

— Я правильно вас поняла, Николай Ильич, что через несколько месяцев наш театр перестанет существовать? — Ее звонкий сильный голос легко покрыл собой весь зрительный зал.

— Администрация театра надеется, что этого не произойдет, Валерия Станиславна, — ответил Любашин, не веря ни одному своему слову.

— И на чем основана эта ваша надежда? Весь наш коллектив просто жаждет об этом узнать.

Какая же она все же противная, подумал Любашин. Как жаль, что в свое время не избавился от нее. Да, только как это было сделать, никаких формальных причин для этого не имелось. К тому же супруга Тимощука.

— Мы как раз сейчас интенсивно занимаемся этим вопросом, — проговорил Любашин. — И совсем скоро обнародуем ряд мер. К сожалению, придется кое в чем ужаться, кое от чего отказаться. По крайней мере, на первое время.

— Хотите сказать, что предстоят увольнения?

Сразу же после этих слов Дивеевой по залу прокатился встревоженный гул. Больше всего люди боялись именно такого исхода.

— Мы сделаем все возможное, чтобы никто не был бы уволен. Яков Ефимович это может подтвердить. — Любашин повернул голову в сторону сидевшего на первом ряду Блюмкина.

Тот сразу же встал.

— Мы приложим все усилия для сохранения нашей труппы в полном составе, — заверил он. Но в его голосе не прозвучало уверенности.

— И мы должны верить таким неуверенным заявлениям, тут же отозвалась Дивеева и в упор посмотрела на Блюмкина. — Куда пойдет большинство актрис и актеров? Хороших мест практически нет. Николай Ильич, от имени всего коллектива мы хотим получить ваши гарантии, что никто не будет уволен. Все согласны с этим требованием?

Раздался оглушительный гул одобрения, и взгляды всего зала в ожидании ответа сосредоточились на директоре.

Любашина охватило сильное раздражение; случилось то, чего он боялся, эта скандалистка все же подняла всеобщую бучу. И как теперь выходить из положения?

— Мы не можем дать такой гарантии, Яков Ефимович не даст соврать, финансовая ситуация в театре сложная. Объясните, какая она, чтобы все знали. Выйдите на сцену.

Блюмкин поднялся на сцену.

— Николай Ильич прав, такую гарантию мы предоставить не можем. Семьдесят процентов наших расходов покрываются дотациями города и только тридцать процентов мы с вами зарабатываем сами. Но мы постараемся найти способы существенно повысить наши доходы. И скоро мы о них объявим. Дайте нам немного времени, мы не можем все сделать за один день. Я все сказал. — Финансовый директор, словно от греха подальше, поспешно спрыгнул со сцены.

— Вы все слышали, что сказал Яков Ефимович, — произнес Любашин. — Больше на данный момент нам добавить нечего. Поэтому предлагаю завершить наше собрание и разойтись.

— А что будет с новыми постановками? — выкрикнул Тимощук.

— Пока не знаю, но скорее всего, с ними придется повременить. — Любашин двинулся к лестнице, им владело одно желание — как можно скорей покинуть эту сцену, этот зал и сам театр и оказаться у себя дома вдали от этой напряженной обстановки, от разгневанных людей.

Сцена четвертая

Любашин приехал в свой загородный дом уже поздно, как раз в тот момент, когда вечер плавно переходил в ночь. Он предпочитал преимущественно жить здесь, а не в городской квартире. В этом небольшом поселке царили спокойствие и тишина в любое время суток, с трех сторон его окружал лес, который наполнял воздух чистотой и свежестью.

Этот дом Любашин построил пару лет назад. Он прекрасно сознавал, что это было сделано на нечестно полученные деньги: на неплановые премии, на откаты при закупке материалов и товаров для театра и по другим схожим схемам. Будучи по профессии режиссером и довольно неплохим сам он почти ничего не понимал в подобных комбинациях. Поэтому после того, как был назначен директором театра, стал искать человека, который бы наладил это прибыльное дело. Судьба его свела с Блюмкиным; оказалось достаточным одного разговора, чтобы они прекрасно поняли друг друга. И постепенно вместе создали целую систему, позволяющую перекачивать средства из театрального бюджета по своим карманам. В деле было задействовано трое: он, финансовый директор и бухгалтер.

С самого начали они решили, что воровать будут умеренно, чтобы не привлекать к себе внимания и уж совсем не обделять театр и труппу. А потому, чтобы накопить деньги на загородную резиденцию, Любашину понадобилось целых два года. Но, несмотря на нетерпение, он всячески сдерживал и себя и своих подельников. Правда, все равно какие-то слухи в коллектив просачивались, но точно никто так ничего не прознал. К тому же Любашин слыл либеральным руководителем, прощал людям многие их прегрешения; когда возникала необходимость, хлопотал за них. И нескольким сотрудникам реально помог. А потому никто против него не стал ни копать, ни выступать.