Водораздел - [69]

— Вы забываете, что союзники уже не те, что были в начале войны. В Берлине я слышал, что военные министры союзных государств недавно встречались в Париже и обсуждали русский вопрос. Вы, конечно, понимаете, в каком аспекте. Во всяком случае, речь шла не о помощи большевикам…

Маннергейм молчал.

— …Кроме того, учтите, что немцы придут с согласия Троцкого. Он дал на это согласие в Бресте…

Маннергейм по-прежнему молчал. Он вспомнил свой разговор с французским военным атташе генералом Нисселем, с которым встретился в Петрограде, возвращаясь с румынского фронта в Финляндию. Он попросил Нисселя узнать, не сможет ли Франция передать Финляндии часть своего оружия и военных материалов, которые она имеет в Мурманске. От Нисселя до сих пор не последовало ответа. В то же время немцы готовы помочь, хотя сами находятся на грани катастрофы. Будучи человеком военным, Маннергейм был почти уверен, что Германия проиграет войну. Чем это обернется для финнов, если они примут помощь от немцев? Но, с другой стороны, положение на фронте под Тампере крайне опасное.

— Что лучше — то, что большевики захватят власть в Финляндии, или то, что… Без помощи немцев мы вряд ли справимся с красными.

— Да, это верно, — наконец, ответил Маннергейм.

Свинхувуд одобрительно кивнул головой.

— Нам придется как-то компенсировать Германии помощь, оказанную нам в столь тяжелый час… — продолжал он. — Вы, конечно, понимаете, что марки для этой цели не годятся. Гинденбург обещал нам помощь в присоединении Восточной Карелии к Финляндии.

С главнокомандующим можно было говорить откровенно. И Свинхувуд был откровенен. В конечном счете, все их разногласия были вещью весьма второстепенной по сравнению с тем, что объединяло их перед лицом событий, грозивших перевернуть весь этот благословенный господом богом порядок в мире. В жилах честолюбивого генерала заговорила кровь авантюриста, и ему было уже мало того, что во всей Финляндии, может быть в каких-нибудь двадцати километрах от места их беседы, лилась кровь финских рабочих и торппарей, искавших справедливости.

— Да, Восточную Карелию следует превратить в кордон против красной опасности, — решительно сказал Маннергейм, взглянув на висевшую на стене вагона карту.

Свинхувуд поднялся с места.

— Будет непростительно, если мы не сделаем это именно теперь, когда немцы прорываются через Псков к красному Петрограду, когда большевистский режим вот-вот рухнет…

На столе салон-вагона появилось ароматное кофе.

— Вчера у меня были три беломорских карела, — рассказывал Свинхувуд, отпивая маленькими глотками кофе. — В настоящих финских пьексах с загнутыми носками.

Принимая в Ваасе депутацию живущих в Финляндии беломорских карелов, в числе которых был и коммерсант Сергеев, Свинхувуд обещал предоставить своим соплеменникам заем в четыре миллиона марок. Ведь в далекой Карелии без дорог лес вывозить не будешь. А лесные ресурсы там неисчислимые. Кому, как не Свинхувуду, бывшему вице-председателю крупнейшей в Финляндии лесопромышленной компании Гутцайта, знать это. Именно этой карельской древесиной они рассчитаются с Германией за помощь, которую она обещает оказать Финляндии в ее борьбе против общего врага, грозящего им с востока. Свинхувуд не стал, разумеется, делиться своими планами с делегатами-карелами, но с главнокомандующим он мог обо всем говорить откровенно…

В ту же ночь, как только премьер-министр покинул штабной поезд, в штабе белых войск приступили к делу: начали изучать карты беломорской Карелии, составлять воззвания к «многострадальному братскому карельскому народу», к главнокомандующему были вызваны офицеры, увлеченные идеей освобождения соплеменников…

Сын Хилиппы Тимо, видимо, кое-что знал о всех этих приготовлениях. Не случайно он, прибыв домой, грозился, что скоро и у них красных поставят к стенке. Хуоти думал, что Тимо под красными подразумевает бежавших в последнее время из Финляндии людей, и несмотря на просьбу Наталии никому не говорить о рассказанном ею, решил предупредить Вейкко Кивимяки. Но он не успел ничего сказать Вейкко, как в избу вошел отец.

— Мы еще не говорили насчет оплаты, — обратился он к Вейкко, вешая на стену сбрую.

— Да что говорить об оплате в такое время, — в раздумье ответил Вейкко. — Накормите — и ладно.

— А мать где? — спросил отец у Хуоти.

— Пошла к жене Хилиппы… в голове поискать, — ответил сын.

В избу вбежали продрогшие Микки и Насто. Почти следом за ними пришла и Доариэ. Она что-то держала в руке под передником.

— Вы уже дома? — растерялась она.

— К Малахвиэненам тебе бегать нечего. Хватит уже… — заворчал Поавила на жену. — Пусть Оксениэ вши хоть живьем съедят… Нет ли у тебя чего поесть?

Доариэ вытащила из-под передника пять калиток, испеченных из белой муки с пшенной начинкой, и положила их на стол.

— Подачки нам не нужны, — пробурчал Поавила. — Пока что обойдемся без них…

Доариэ отдала калитки детям и достала из печи горшок с похлебкой.

— Тимо привез Ханнесу карты, — прошептал Микки на ухо Хуоти.

— Ну и пусть, — буркнул Хуоти и сел за стол рядом с отцом.

Кивимяки сидел за столом напротив хозяина. Хлебая картофельную похлебку, он продолжал разговор, начатый еще в лесу: