Водораздел - [54]

— А если я так схожу… — проговорил он, пощипывая густую черную бородку.

— А мы ей устроим нужник! — засмеялся Хуотари, довольный тем, что запер шашку противника в углу, а сам провел свою пешку в дамки.

— Дамка! — удивился Поавила.

Хуотари понюхал шашку противника, затем вернул ее на место и сверху сложил четыре других шашки, «съеденных» им у Поавилы. Крикку-Карппа захихикал. Петри молчал.

— А я ни дам, ни господ не признаю, — продолжал Поавила.

— А куда ты от них денешься? — со злорадством спросил Крикку-Карппа, поглаживая свою лысину.

Крикку-Карппа каждый вечер перед сном тщательно причесывался, надеясь увидеть во сне высокое начальство или своих прежних зазнобушек. И дочесался он таким образом до того, что стал лысым, за что в деревне его считали мудрым.

— Как говорится, та из собак и голос подает, в которую палка попадет, — заметил Поавила, уголком глаза взглянув на Крикку-Карппу. — Пора бы и тебе снять свою бляху.

— Лесники при любой власти нужны, — возразил Крикку-Карппа, поигрывая своей висевшей на груди бляхой лесника. — И к тому же я не господ охранял, а лес…

Пока Поавила и Карппа препирались, будут ли господа и впредь или их вообще не будет, Петри думал о Ховатте, сыне Хёкки-Хуотари, который, как говорили, был произведен в офицеры.

— Твой-то Ховатта тоже в господах ходит, — сказал он Хуотари.

— Да, писал он об этом в последнем письме, — подтвердил Хуотари. То ли он был не очень обрадован этим известием, то ли просто к слову пришлось, но он тут же добавил: — В старину так говорили: что с парня возьмешь, если он лишь в господа гож. Верно, и с Ховаттой так получилось. Погоди, погоди… — оторопел он, увидев, что Поавила «съел» у него подряд три шашки и выиграл партию.

Крикку-Карппа опять захихикал, правда, не так громко, как при проигрыше Поавилы.

— Не велика беда: не все же выигрывать, — со смешком сказал Хуотари, морща свой хрящеватый нос. — А вот кто при этом в нужнике останется, того зло берет. Говорят, свою игру так проиграл и Кер…

Хуотари замолк на полуслове, увидев на пороге жену с бадейкой в руке.

— У добрых людей уже хвоя привезена, а наша скотина в навозе тонет, — заговорила Паро, бросив на мужа сердитый взгляд. — А он вместо того, чтоб работать, все политикует да в волость бегает. Будто без него там не обойдутся…

По-разному воспринимали жители Пирттиярви доходившие до них слухи о больших переменах в мире. На Хёкку-Хуотари они почему-то действовали удручающе. Как бедно он ни жил, все же он был доволен тем, что имел. Он боялся, что может лишиться и этого. Поэтому в последние дни у него все буквально из рук валилось, он все чего-то выжидал да раздумывал. О хвое он вообще забыл.

— В такую погоду хороший хозяин даже собаку на двор не выгонит, — вступился за Хуотари Крикку-Карппа.

— На небесах, видно, тоже революция случилась. Всю осень одни дожди да ветры, — сказал Поавила.

Хёкка-Хуотари, потирая свой впалый живот, стал охать и жаловаться.

— Знаю я твою хворь, — прикрикнула на него из бабьего угла жена, успевшая уже сесть за прялку.

Вся деревня знала, что в доме Хёкки-Хуотари верховодит его жена. Впрочем, Хуотари сам был виноват, что оказался у нее под каблуком. Началось с того, что он не умел точить косу. Как он ни старался, коса только хуже становилась. Так что летом в косовицу Паро самой приходилось править все косы. А после смерти Олексея, видимо, чувствуя себя виноватым в смерти сына, Хуотари все чаще стал уступать жене, пока полностью не оказался под ее властью. Поавила, решив отомстить Хуотари за его бахвальство при игре, спросил у того:

— У вас бабья власть, что ли, в доме?

— Да, от этой власти уж не избавишься, — сокрушенно заметил Хуотари. — Тут и революция, пожалуй, не поможет. В девках все бабы хороши, а вот откуда злые жены берутся?

Паро остановила прялку и, взглянув на ухмыляющихся мужиков, бросила:

— А бабы злы из-за таких вот мужиков!

Хёкка-Хуотари смущенно пощипывал редкую, похожую на болотный мох бороденку.

Чтобы переменить разговор, Поавила спросил:

— Ты вроде что-то собирался сказать давеча?

— Совсем из головы вылетело. — Хуотари сердито покосился на жену. — Ах, да, вспомнил. Зря ты избу задумал строить…

— Почему? — нахмурился Поавила.

— Так, говорят, Керенский тоже продулся. — Только теперь Хуотари выложил самое главное. — Да тоже в нужнике оказался… Свояк говорил…

Петри неопределенно кашлянул. Он толком не знал, кто такой Керенский? С тех пор как Петри вернулся с турецкой войны, он ни разу не покидал родных мест. Он даже не ходил коробейником. Все рыбные места на родных озерах и даже самые отдаленные глухариные токовища он знал превосходно, а о событиях большого мира мог судить лишь по тому, что люди говорили. Петри был старый солдат и законными правителями считал только царей. Так что Керенского он не признавал, и поэтому заметил с презрительной усмешкой:

— Ну вот, год господином был, а собакой на весь век прослыл.

Мужики рассмеялись.

— А что? — Петри недоверчиво взглянул на них. — Навыпускал денег, которые ни на что не годны…

Пулька-Поавила сидел ошеломленный: новость, которую привез Хуотари, была все-таки неожиданной.