Водораздел - [205]

Подходил Первомай, но оставаться на праздник в Подужемье они не могли. Шли последние приготовления. В рюкзак надо было уложить продовольствие на две недели, 250 патронов и все остальное, что необходимо бойцу во время дальнего рейса.

Лед на реке стал таким ненадежным, что не стоило даже пытаться переехать через реку на лошади. Пришлось оставить обоз и мобилизовать в Подужемье женщин нести грузы. Степаниду тоже мобилизовали.

— Ох и бестолковый же ты! — бросила Степанида Харьюле, складывая в кошель пулеметные ленты и части пулемета.

— Почему? — спросил Харьюла в недоумении, потом понял, на что намекала Степанида: дескать, он, Харьюла, должен был бы заступиться за нее, сказать, что она не может пойти, сослаться на что-нибудь…

— А прошлый раз ты был другой, — вздохнула Степанида, завязав кошель. — Помоги поднять на спину.

Рано утром первая группа спустилась на рыхлый лед реки. Растянувшись длинной цепочкой, красноармейцы один за другим исчезали в лесу на том берегу. Не в первый раз они отправлялись в дорогу с винтовкой и тяжелым рюкзаком за плечами, не зная, вернутся ли обратно живыми. Но, пожалуй, впервые им пришлось выступить в поход в такую распутицу, да еще пешком. И хотя было не до песен, Харьюла стал вполголоса напевать:

На дворе у Юрвалы, с ровною вершиной,

Хух-хах-хей, выросла сосна…

Он знал, как важно было сейчас своим личным примером подбодрить ребят, быть самому веселым и бодрым. Одним своим видом он может больше поднять дух, чем длинными речами.

В начале пути, по скованному ночным морозом насту, шагалось легко. Но затем снег стал подтаивать. И чем глубже проваливались ноги, тем длиннее казались версты.

Хилье натерло плечо. Она остановилась, с трудом переводя дыхание.

— Устала? — спросила, подходя, Степанида.

Рядом со Степанидой Хилья выглядела хрупкой и беспомощной. Хилья не была неженкой, с юных лет ей пришлось самой зарабатывать себе на жизнь на текстильной фабрике, но работа ткачихи все-таки не шла ни в какое сравнение с крестьянским трудом, которым приходилось заниматься Степаниде. Оставшись вдовой, она сама и навоз возила, и пахала, и косила.

— Давай сюда сумку, — сказала Степанида повелительно.

Но Хилья, превозмогая жгучую боль, потащилась дальше.

Почти в самом конце колонны шел Кюллес-Матти. Он катился как колобок на своих с детства кривых йогах. Поравнявшись с женщинами, он спросил у Хильи:

— Ты что, плачешь? По мамочке соскучилась? Давай-ка, девка, сюда твою сумку.

В густых ельниках лежал еще толстый снег, но лесные ручьи местами уже разлились.

За ночь снег еще подмерзал, и в лес утром можно было бы съездить на лошади, но Пулька-Поавила боялся, что может не выдержать лед на заливе. Поэтому он и не стал просить у соседей лошади, а впрягся в сани вместе с сыновьями, и они отправились в лес за остатками сена. Поавила надеялся, что сможет там, в весеннем лесу, хоть на время избавиться от тревожных мыслей, которые не давали ему покоя с тех пор, как он вернулся из Ухты. До пожни было верст пять, и Поавила рассчитывал, что они успеют вернуться до того, как наст размякнет. Пожалуй, они успели бы, не затокуй на обратном пути около Вехкалампи у самой дороги глухарь.

— Подождите здесь, — сказал Поавила сыновьям и взял с воза винтовку.

Токование раздавалось где-то совсем близко, в ельнике. Поавила старался ступать как можно осторожнее, чтобы скрипом снега не выдать себя. Впереди показалась прогалина и… Пулька-Поавила не мог не застыть в восхищении… Какие красавцы! Но что поделаешь! Подобравшись еще ближе, он прижался щекой к прикладу, прицелился и выстрелил. «Нет, этой штукой много не поохотишься», — подумал он, разглядывая подстреленного глухаря. Но все-таки он был доволен тем, что захватил с собой винтовку.

— Ого! — сказали ребята, когда отец дал им подержать тяжелого глухаря.

— Есть что положить в чугунок, — с довольным видом сказал Поавила, укладывая винтовку на сено. Потом они опять впряглись в сани.

Сани еще не проваливались, но ноги начали увязать с каждым шагом все глубже. Однако Пулька-Поавила упорно тащил воз вперед: в хлеву стояла голодная корова и ждала сена, а дотянуть до лета они могли лишь благодаря буренке.

До деревни было недалеко. Вон она виднеется там, за заливом, сквозь заиндевелые ветви берез и кустарника. Под гору сани съехали легко, но на заливе второй полоз сразу же провалился и из-под снега брызнула вода.

Доариэ стояла на дворе и ждала уехавших за сеном. Пора бы им уже вернуться! Заметив, что муж и сыновья уже на заливе, она поспешила навстречу. И так они потащили воз всей семьей. Увязая в мокром снегу, насквозь промочив ноги, они дотащили сани до берега. Но поднять их на косогор уже не хватило сил.

— Оставим здесь, — предложила Доариэ. — Отсюда можно перетаскать и на руках.

Забрав охапку сена, она пошла вверх по косогору. Муж и сыновья последовали ее примеру.

— Смотрите у меня, не трусите сено, — строго предупредила она мужчин, оборачиваясь.

Пока мать давала корове сено, Микки успел выпотрошить глухаря. Вернувшись из хлева, Доариэ стала резать глухаря на куски.

— Пока нам сена хватит, а там глядишь и снег растает, — говорила она.