Водораздел - [156]

Вдруг Оксениэ сунула серп в суслон и, сказав Наталии, что идет готовить обед, поспешила к дому. Наталия сперва удивилась: до обеда еще было далеко. Но потом, увидев, что на дворе Пульки-Поавилы играют Насто и сын Евкениэ, поняла, в чем дело. Она уже и раньше замечала, что стоит хозяйке увидеть внука, как она сразу с лица меняется.

Оксениэ торопилась к дому, боязливо оглядываясь. Не дай бог, Хилиппа заметит…

— Ховатта, пойдем к нам.

Своего сына Евкениэ назвала Ховаттой в память о своей первой любви.

— Ну чего ты боишься, — сказала Оксениэ ласковым голосом маленькому Ховатте, который удивленно смотрел на нее, не двигаясь с места. — Я тебе дам шанежку. Пойдем и ты, Насто.

Ховатта пошел потому, что пошла Насто. Приведя детей к себе, Оксениэ взяла с полки две картофельные шаньги.

— Бери, внучек. Ешь и ты, Насто.

Пока дети ели, Оксениэ то и дело поглядывала в окно. «Только бы Хилиппа не пришел в избу», — думала она.

— А мама твоя где? — спросила она, когда Ховатта доел шаньгу.

— С Настиной мамой ячмень жнет, — ответил мальчик. — А почему ты плачешь?

Оксениэ взяла мальчика на руки и прижала к груди. Малыш растерялся и не знал, вырываться ему или нет. Насто тоже смотрела расширенными от удивления глазами.

Оксениэ увидела, что муж слезает с риги, и поспешила выпроводить детей.

— Ну идите, поиграйте. Потом снова придете.

Дети пошли, ничего не понимая. Только на дворе они почувствовали себя свободнее и вприпрыжку помчались домой. Ховатта тоже бежал домой: дом Насто был теперь и его домом.

Дома никого не было. Микки ушел пасти скот. Доариэ с Хуоти жали ячмень, мать Ховатты тоже пошла в поле. Хотя разум у Евкениэ помутился, все же бывали в ее безрадостной жизни моменты, когда она понимала почти все и могла работать. «Надо и дурочке потрудиться, а то к столу не позовут», — говорила она, отправляясь на работу. И работала она в такие минуты просветления весьма усердно. Сейчас на жнивье она тоже не отставала от Доариэ и Хуоти. Порой она отрывалась от работы, чтобы отогнать ворон, которые подлетали совсем близко и склевывали зерна со снопов. Вороны лениво поднимались в воздух и с карканьем летели к кладбищу. Рассевшись на высоких, шумящих на осеннем ветру елях, они с нетерпением поглядывали, выжидая, когда жнецы уйдут с поля. Но жнецы не уходили. Порой Евкениэ прерывала работу и, уставясь куда-то вдаль, начинала что-то высматривать, потом, засмеявшись чему-то, опять нагибалась и принималась за жатву. Доариэ уже привыкла и не тревожила Евкениэ, когда та удалялась в какой-то свой мир; она продолжала жать, занятая своими мыслями. Живот у Доариэ был уже большой и мешал нагибаться. Но не только о новой человеческой жизни, зревшей в ее чреве, думала жена Поавилы. Думала она и о своей нелегкой бабьей доле. Нет, она не сетовала, не проклинала ее, а только молила про себя, чтобы отец небесный не оставил их в беде. Доариэ так ушла в свои мысли, что даже вздрогнула от испуга, когда жена Хёкки-Хуотари окликнула ее из-за изгороди.

— Бог в помощь!

Доариэ не заметила, когда Паро с дочерью появились на своем поле. Хуоти, правда, видел, но сделал вид, что не замечает Иро. Девушка то и дело бросала с другой стороны, изгороди на него взгляды, стараясь обратить внимание на себя. «Какие они разные, Иро и Наталия», — подумал Хуоти. Наталия никогда в глаза не посмотрит, все стесняется, а Иро так та и при людях все на него глядит.

Паро подошла к изгороди и стала рассказывать новости.

— Говорят, она уже в Вуоккиниеми, — сообщила она с озабоченным видом.

Неведомая, страшная болезнь шла к ним из Кеми.

Хотя в их краях деревня от деревни находились за десятки верст и чтобы попасть из одной в другую, надо было проделать немалый путь по тайге или на лодке по озерам и рекам, все же вести о различных событиях неведомо каким образом распространялись удивительно быстро. Сперва в Пирттиярви долетел слух, что какая-то новая болезнь появилась в Паанаярви. Потом узнали, что она уже в Юшкозере. Как ниспосланное богом проклятие, поветрие неумолимо приближалось, и никто ничего не мог поделать. Теперь вот жена Хуотари откуда-то узнала, что в погосте умерло двое детей.

— Если бы свекровь моя была жива, — вздохнула Доариэ.

Они стали вспоминать, как покойная Мавра в свое время пыталась остановить оспу. Может, и эту болезнь удалось бы приостановить тем же способом?

В тот же вечер Доариэ нашла разбитый горшок и, наложив в него старой обуви и всякого прочего рванья, пошла с ним одна, тайком, за мельничный мост. На другой стороне реки она подожгла рваную обувь и прочитала над горшком заклинание, чтобы зараза не прошла через мост. Но тут на дороге со стороны погоста показался какой-то белофинн, и Доариэ не удалось довести дело до конца. Ей пришлось бросить все и вернуться домой через лес, чтобы никто не видел.

Рано утром она с Хуоти и Евкениэ снова пошла на жатву. Работать ей становилось все труднее, все чаще приходилось распрямлять затекшую спину.

В полдень на поле пришли меньшие. Ховатта бежал впереди, Насто шла сзади, с трудом переставляя ноги.

— Что с тобой, доченька? — заохала Доариэ. Лицо у девочки горело прямо огнем, как при большом жаре.