Водораздел - [145]
Отдохнув после дороги, Пулька-Поавила и Крикку-Карппа решили сходить на Лепостров.
Выйдя за станционные строения, они наткнулись на кучку спекулянтов, которые о чем-то с загадочным видом переговаривались.
— В Питере, говорят, народ уже кониной питается, — говорил со злорадством какой-то человек с козлиной бородкой нарочито громко, чтобы все слышали.
— Это бог наказывает, — вздыхал благородный старичок. — Не надо было царя-батюшку казнить…
Крикку-Карппа остановился послушать.
— Говорят, всю семью его казнили.
— Неужели и детей? — перекрестился Крикку-Карппа.
— Верь ты всяким слухам, — махнул рукой Пулька-Поавила. — Царя, конечно, могли… Сам-то он сколько добрых людей на смерть послал.
Но на душе от этого случайно услышанного разговора почему-то стало нехорошо, и долгое время они шли молча. Только миновав серую гранитную скалу и выйдя на окраину города, где начинались огороды, Пулька-Поавила нарушил молчание.
— Гляди, картошка у них неплохо растет.
— Если Теппана не набрехал, то как раз придем домой, чтобы копать картошку, — ответил Крикку-Карппа.
Они прошли мимо старой деревянной церкви, перешли через мост и оказались на Лепострове. На плацу перед казармами шли строевые занятия.
— Ать-два! Ать-два! — долетали оттуда слова команды.
Пулька-Поавила и Крикку-Карппа остановились. Занятия строевой подготовкой они видели впервые.
Офицер, наблюдавший за учением, заметил их и направился в их сторону. Крикку-Карппа решил, что их сейчас погонят, и стал дергать товарища за рукав.
— Да никак Ховатта, — сказал Пулька-Поавила, вглядываясь в офицера.
— Точно, он! — обрадовался Крикку-Карппа.
— Теппана только что говорил о вас, — сказал Ховатта, поздоровавшись с земляками за руку. Мужикам поправилось, что он обратился к ним так же просто и дружелюбно, как и раньше, хотя и был теперь, видно, в большом чине.
— Как же вам удалось уйти из деревни? — спросил Ховатта.
Пулька-Поавила рассказал, как они глухими лесами добрались до Поньгомы и оттуда на поезде приехали в Кемь.
— Знал бы твой отец, что ты здесь, тоже пошел бы с нами.
— Как он там?
— Да жалуется, что ноги болят.
— Олексей-то ваш помер, — сообщил Крикку-Карппа.
Но Ховатта уже знал о смерти брата — оказывается, отец писал ему.
— А как там хлеб уродился? — спросил Ховатта.
— Да вот пока что, слава богу, заморозков не было.
— Скоро мы отсюда выступим. К жатве домой поспеем, — сказал Ховатта.
— Значит, Теппана нам правду говорил, — обрадовался Пулька-Поавила.
— Он говорил, что и вы желаете вступить в отряд, — Ховатта кивком головы показал на мужиков, занимавшихся строевой подготовкой.
Пулька-Поавила и Крикку-Карппа переглянулись: о вступлении в отряд у них с Теппаной не было и речи.
— А все ли тут чисто? — спросил Пулька-Поавила, прищурясь.
Ховатта усмехнулся. Он сам испытывал противоречивые чувства, надев мундир английского офицера, и хорошо понимал сомнение своих земляков. Подмигнув Пульке-Поавиле, он ответил:
— Голод делает негордым, а мытарства — мудрецом.
— Да вот годы уже не те, — сказал Пулька-Поавила уклончиво и опять взглянул на Крикку-Карппу.
— Ясное дело, какие из вас, стариков, вояки… А гребцами вы годитесь, грузы везти, — сказал Ховатта, словно вопрос о вступлении Пульки-Поавилы и Крикку-Карппы в отряд был уже решен и осталось только определить, в качестве кого их можно использовать. — Дело для всех привычное, лодки с товаром вам и раньше приходилось поднимать по кемским порогам, — продолжал Ховатта, выжидающе поглядывая на мужиков.
— Да, дело-то привычное, — согласился Пулька-Поавила.
— Да и товары там сейчас нужны, — Крикку-Карппа понял по-своему предложение Ховатты. — Соли, пожалуй, уже ни у кого не осталось, разве что у Хилиппы…
С плаца перестали доноситься слова команды, и вместо отрывистого «ать-два» послышался громкий смех и разговор на карельском языке.
Потом кто-то запел:
Немудреная песня, сложенная кем-то из легионеров, произвела на Пульку-Поавилу впечатление, хоть и звучала не столь складно, как те руны, которые когда-то пела его мать-покойница. А еще больше на него подействовало то, что эти люди, маршировавшие с винтовками в руках, были его земляками… Может, и в самом деле к урожаю они уже будут дома?
— Так сегодня же можете и обмундирование получить на складе, — сказал Ховатта и, кивнув им, направился к своим легионерам.
У Пульки-Поавилы опять было такое ощущение, словно схлестнулись с двух сторон волны и не знаешь куда грести. Такую же растерянность он испытывал, когда до Пирттиярви дошел слух, что в Питере власть взяли вовсе не большевики, а какие-то коммунисты. Тогда во всем помог разобраться учитель, разъяснил ему, что и как. А кто теперь поможет ему выбраться из перекрестных волн на ясные воды?
Правда, Ховатта — человек осмотрительный. Еще в деревне, до войны, он выделялся среди других парней тем, что был осторожным и рассудительным, как отец. Недаром и мужики выбрали его в свои командиры. Пожалуй, вот таким и нужно быть в наши времена, — думал Поавила. Прежде чем сделать, сперва оглянуться. Поступишь опрометчиво и попадешь в какой-нибудь переплет. Потом выкручивайся, как можешь. Как бы не совершить оплошки…
.В третий том входят повести: «Смерть Егора Сузуна» и «Лида Вараксина» и роман «И это все о нем». «Смерть Егора Сузуна» рассказывает о старом коммунисте, всю свою жизнь отдавшем служению людям и любимому делу. «Лида Вараксина» — о человеческом призвании, о человеке на своем месте. В романе «И это все о нем» повествуется о современном рабочем классе, о жизни и работе молодых лесозаготовителей, о комсомольском вожаке молодежи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.
«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».
В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.