Водораздел - [112]

— Ну теперь-то, наверно, ноги перестанут чесаться, — восторгался Теппана веником, распаривая его в горячей воде.

Ховатта смеялся. Ему никогда еще не приходилось париться таким колючим веником. Он тоже подержал его в котле с горячей водой, потом положил на раскаленные камни печки. Пекка плеснул воды на камни, так что пар взметнулся к черному потолку, под которым на жерди висело их белье. Хорошо распарив веники, мужики полезли на полок.

— У-ух, дьявол!

После первого же взмаха веником Ховатта сжался в комок. Только тот, кто умеет париться, способен познать всю прелесть бани. Теппана и Ховатта знали, какое удовольствие, вернувшись с лесной пожни, по-настоящему попарить искусанные комарами и изъеденные потом руки, ноги и спину. Знали они и то, что баня без настоящего пара — не баня, а одно расстройство. В хорошей бане пару должно быть и не мало, и не слишком много, а ровно столько, сколько нужно. В этой бане пару, пожалуй, было чуть больше, чем нужно, но ни Теппана, ни Ховатта не хотели этого признавать. Наоборот, Теппана со смехом пожаловался, что пару слишком мало, и попросил Пекку бросить на камни холодной воды. Ведь и в этом соревновании, кто кого заставит первым слезть с полка, есть свое удовольствие.

— Нет, не надо… не надо, — пропыхтел Ховатта и, спустившись с полка, выбежал охладиться. Вскоре на улицу вышел и Теппана.

— Париться — это ничто, а вот прохладиться после бани — самое что ни на есть удовольствие, — рассуждал Теппана, сидя на куче трухлявых березовых бревен. Эти бревна лежали около бани, видимо, со времен строительства Мурманки. И рабочие с железной дороги, напарившись после работы в бане, тоже, наверное, садились отдохнуть на эти бревна. «Где-то теперь эти работяги? — размышлял Ховатта. — Может быть, кое-кто из них вон там, за чахлой сосенкой. Сколько же там крестов? Раз… два… три… Кто там похоронен? А сколько теперь по всему свету вот таких безымянных могил…»

Заметив, что Ховатта в скорбной задумчивости рассматривает кресты, сколоченные из неокоренных стволов молодых елочек, Теппана предложил совершить второй заход на полок, и они вернулись в баню.

— Малороссы даже понятия не имеют, до чего же это распрекрасно, — снова стал расхваливать Теппана прелести бани, устроившись на полке. — У них бань нет, в печах моются.

— В печах? — не поверил Пекка.

— Да-да, — заверил Теппана. — Я с ними служил в одном полку. В Галиции. У них же комаров нет…

Пекка, затаив дыхание, слушал Теппану. Он еще не бывал дальше Сороки и не имел представления, как живут в других краях. Многое в рассказах бывалых фронтовиков, повидавших белый свет, казалось ему удивительным и невероятным.

— Я тоже на Карпатах воевал, — сказал Ховатта. Он уже спустился с полка и начал мыться.

— Ну? — протянул Теппана, тоже слезая вниз. — И не довелось повстречаться. А как ты-то выбрался оттуда?

— Как и все, — коротко ответил Ховатта, но, немного помедлив, рассказал все же, как ему удалось выбраться с фронта.

На фронте Ховатта носил офицерские погоны, которые заслужил не столько храбростью, сколько исполнительностью и слепой верой. Но потом, видя, что войне все нет конца, он начал эту веру терять. Ведь даже став офицером, он по-прежнему оставался сыном крестьянина-бедняка, ничем не отличаясь от своих солдат, с которыми он столько раз поднимался из окопов и шел в атаку или, наоборот, удирал от противника. Вскоре после свержения царя Ховатту с двумя солдатами послали сопровождать в Петроград арестованного генерала.

— Генерала? — ахнул от изумления Пекка.

Теппану удивило совсем другое.

— Зачем его было везти в Питер? — спросил он. — А на месте с ним нельзя было рассчитаться?

— Полевой суд не имеет права выносить приговор генералам, — пояснил Ховатта.

— Ну и что же с ним сделали в Питере? — полюбопытствовал Теппана, когда они вышли из бани и стали одеваться.

— А вот этого не знаю. В Питере тогда такое творилось… Народ вышел на улицы. Министры требуют продолжения войны, большевики — против войны…

Они оделись, вышли на дорогу и направились к баракам.

— А ты большевик? — спросил вдруг Теппана.

— Я? — переспросил Ховатта и, не ответив на вопрос Теппаны, спросил в свою очередь: — А ты?

— Я большевик. Все честные люди — большевики.

— А членский билет у тебя есть?

— Какой билет? — Теппана недоуменно взглянул на Ховатту.

Ховатта лишь усмехнулся.

Когда они пришли в барак, обитатели этого холостяцкого общежития уже вернулись с работы и играли в карты. Теппана сразу же пристроился к компании играющих. Ховатта сидел на нарах и размышлял, как же ему теперь быть. Сегодня его в столовой покормили, как знакомого Теппаны и Пекки. А что завтра и послезавтра? Может быть, устроиться куда-нибудь на работу? Здесь в Кеми немало мужиков с ухтинской стороны, оставшихся работать на железной дороге после завершения ее строительства. Говорят, работают они артелями и питаются из одного котла. Может быть, присоединиться к какой-нибудь артели?

— Не вступить ли тебе в нашу гвардию? — предложил Теппана Ховатте вечером, когда они, вернувшись с ужина, устраивались спать. — Все-таки хоть какой-то харч будет.

Ховатта ничего не ответил. Он все еще раздумывал.