Водолазия - [2]

И вот как-то нет ее с работы и нет. Я тоже припозднился тогда со своего трактора, а на дворе уже ночь, такая черная, какая только на целине бывает. Сердце упало. Взял я что под руку попалось, лом двухметровый, и бегом к фонарю над крыль-цом сельмага. А там грохот, в окнах тени мечутся, по которым я сразу определил - абреки! Я за дверь. Заперта на крючок. Сам мастерил - надежный. Я ломом ше-вельнул - дверь вместе с фрамугой упала внутрь - первая жертва. А ты не воруй, говорю, а сам смотрю, жива ли еще моя Галка. Нигде не видно. Только касса на полу валяется, и двое ползают по полу - выручку собирают. Для лома - самая подходящая поза, ежели по хребту. Загнулись благополучно - в гробу не ра-зогнешь. Еще трое с ножами к дверям прорываются. Мимо меня-то! Чурки дур-ные... Сами себе руки-ноги ломают - у меня ломик в руках что пропеллер.

Короче, ткнул я между рог последнего, что еще дрыгал конечностями, чтобы не мешал Гале голос подать, и зову.

Откликается, но глухо как-то. Я туда, сюда. Не понял, откуда пищит. Я в кладовки - нету. В погреб - пусто, только все разлито и разбросано. А она уж издали пищит свое "Мить!" "Ты где?" - ору. Ну, негде ей быть, а пищит. Не иначе с того света. И точно, наверху зашебуршило. Я к лестнице, а она сломанная напополам, ло-миком задел. Щепки вокруг, хоть печку растапливай. "Галь, ты на чердаке, что ли?" "Ага..." "Так сигай сюда, я поймаю." "Не можу, Мить. Привязанная. Поганые ссильничали..."

Я с крыльца долой, к соседнему дому, лестницу схватил и обратно.

Да... Сцена, надо вам сказать была та еще. Уже нас трое было, и то еле, с ножом, отвязали бедную. Сыромятные ремешки, да промокшие от ее пота страшная сила.

А у крыльца уже чеченская толпа, вой и проклятья. Как очередного страдальца вынесут - новые стенания. Милиция, конечно, тут как тут. И никто не верит, что я один с ними разобрался. Они все оказались с несколькими судимостями, а я - без единой.

Посадили, конечно. Но тут такое поднялось по всей округе! Комсомольцы наши тоже не твари дрожащие. Свои права имели. Уже через три дня меня отпустили, а потом вызвали в обком комсомола, грамоту ЦК вручили, к ордену представили и спрашивают: "Учиться хочешь? Есть у нас путевка ЦК комсомола, лучшему из лучших. В Ленинград." "А на кого учиться?" "Кораблестроителем будешь."

2.

В монологах романа "Убежище", который и заставил меня разыскать тебя, как его составителя, Дима Водолазов выглядит неким тупым чудовищем. Выше вы прочитали, как я проявил "свою яркую индивидуальность в экстремальной ситуа-ции", коль скоро от меня требуют того же высокого стиля, к какому вас приучили авторы монологов.

А теперь пару слов правды о себе вне всяких антисемитских закидонов, интересу-ющих прежде всего израильского и прочего русскоязычного читателя, который особо мил потому, что платит за книжки твердой валютой.

Так вот, я вырос в маленьком городишке Эмске. Трамвай впервые в жизни увидел в семнадцать лет, да и то из окна автобуса - по дороге на целину нас в Москве с вокзала на вокзал перевозили.

Но Эмск был вовсе не тьмутараканью какой. Свой драмтеатр, который мы с мамой посещали минимум раз в месяц. Ни одной премьеры и гастролей не пропустили. В читальном зале городской библиотеки я в очередь прочел всю доступную в те годы классику. Учился сам, без репетиторов. И даже уроки у меня никто не проверял - мама пахала на спичечной фабрике с утра до вечера, потом по магазинам или на рынок, потом еду мне и себе готовила - не до контроля. После войны, когда я был одетым в рванье пацаном, в Эмске стояли только что выведенные из Германии войска. Тысячи парней с ущемленной амбицией: только развоевались, только размечтались о победах и наградах война кончилась. Вот и дрались они без конца между собой. Заведутся, бывало, кто на самом деле войну выиграл - моряки или артиллеристы, и пошло! Бляхи у одних, кастеты у других. Только кровь брызгами на придорожную пыль. Мы всегда были на стороне моряков. Уж больно наряд-ными они были - якоря на ленточках, гюйсы с хлорке обесцвеченные, брюки-клеш и удивительная солидарность в драках. Плюс лучшие девушки в ярких ситцевых платьях. Так и запомнилось: на самой тонкой талии непременно загорелая рука с татуировкой. Впрочем, мы восхищались всеми. И летчиками из "Небесного тихохода", и артиллеристами из "В шесть часов вечера после войны". И Ваней Солнцевым из "Сына полка".

В классе у нас тоже были мои ровесники-воспитоны в полной военной форме, которой я бредил. Как же мы им завидовали! А те все были сиротами и, в свою очередь, завидовали даже мне, что хоть мама в живых осталась. Был у нас и юнга Северного флота с двумя медалями. Тут вообще...

Когда они все в одно лето сгинули - по суворовским и нахимовким училищам - у одного в Эмске остался дядя, а потому суворовец каникулы проводил со мной. В младших классах мне еще снились его лампасы и алые погоны, а потом я его же остро жалел. Это уже, когда мне стало ясно, что суворовское - тот же детдом, да еще в шинели - какой там праздник жизни!.. Помню, я ему как-то рассказывал то, что, в принципе, написано в школьном учебнике экономической географии - об Америке по сравнению со Страной Советов. Производство стали, машин, зерна и прочее. Без, естественно, мяса там и тут на душу населения. Кто тогда вообще знал, что такое мясо каждый день? А о долларе читали только у Михалкова: "А ну, посторонись. Советский рубль идет!"