Водоем. Часть 1. Погасшая звезда - [5]

Костров не был, да и не мог быть, как каждый совестливый и неглупый человек, сторонником советского строя, но и капитализм отнюдь не казался ему раем, как это виделось большинству населения страны, одурманенному перестроечной пропагандой демороссов. В душе он верил, что есть третий путь — социализм с «человеческим лицом», о котором постоянно втолковывал сыну еще на заре перестройки. Но от веры одного человека, даже если он облачен в генеральский мундир, история вряд ли может кардинально изменить свое течение. Да ладно бы только эта вера в обновление социализма! На свою беду Костров слишком хорошо знал от своих друзей и однополчан, служивших в Уральском военном округе, кто такой Ельцин, чем он занимался на посту секретаря Свердловского обкома, как относился к людям. Поэтому перспектива установления капитализма с «ельцинским лицом» казалась ему самой ужасной для России среди всех возможных альтернатив. В июне 1991 года, будучи депутатом Верховного Совета России, Костров не просто проголосовал против Ельцина, когда того демократы упорно проталкивали в кресло Президента Российской Федерации, но и агитировал колеблющихся не голосовать за этого «популиста» и «пьяницу». Разумеется, это заметили, и впоследствии — не простили…

В сентябре 1991 года Кострова вызвали к министру обороны, однако с самим Шапошниковым ему встретиться не довелось — того просто не было в Москве. Зато очень любезно и приветливо его принял один из новоназначенных с подачи демократов заместителей министра, «отличившийся» бездействием и неповиновением приказам Язова в ночь с 19-го на 20-е августа. Замминистра, не вдаваясь в подробности, объяснил Кострову, что в Белом доме принято решение освободить его от занимаемой должности по причине, «о которой генералу хорошо известно самому», и предложил ему выбрать новое место службы из списка, состоявшего из четырех должностей, «достойных его знаний и опыта». Список был составлен так, что три варианта были абсолютно неприемлемыми, и только один не выглядел позорным и оскорбительным. Это была должность начальника Святогорского авиационного училища, именно того училища, которое Костров закончил с золотой медалью четверть века назад, которое было расположено в его родном краю на границе Урала и Сибири. Да, это была ссылка, но ссылка почетная, и Костров с радостью её принял — ведь он ожидал худшего, но, видимо, новый министр, будучи человеком честным и помня о заслугах своего подчиненного, сумел добиться для него минимально возможного «наказания» за участие в анти-ельцинской агитационной кампании…

Без сомнения, генерал-лейтенант Костров был самым выдающимся выпускником Святогорского летного училища, его гордостью и славой, поэтому возвращение генерала в родные пенаты было воспринято личным составом как праздник — с надеждой, любовью и верой. Все понимали, что это опала, что впереди нелегкие времена, что само существование училища будет стоять под жирным знаком вопроса, и, тем не менее, надеялись, что под водительством такого умелого организатора и человека с незапятнанной репутацией училище не только выживет, но и будет развиваться, превратится в одно из образцовых учебных заведений вооруженных сил. Перевод из Москвы в провинцию Иван Тимофеевич воспринял стоически — если суждено вернуться на родину, то, значит, так и должно быть, это к лучшему. В эпоху перемен, возможно, лучше оказаться вдали от столичных разборок, в тихой зауральской заводи, где люди и проще, и чище, и наивнее. Здесь можно попробовать воплотить в жизнь известный принцип Эпикура: «Живи незаметно» — с той оговоркой, что слово «незаметно» относится не к местным жителям, а к тем, кто остался в Москве. Пусть столичные недоброжелатели поскорее забудут об одаренном военачальнике, успокоятся в своей зависти и ненависти, а он будет исполнять свой долг, конечно, не забывая о себе, своей жене и сыне.

Да-да, не стоит думать, что Костров был «ангелом во плоти», что ему был чужд собственнический инстинкт, что карьеру он делал из чистого альтруизма и ради одной любви к дальним — людям, партии, Отчизне. У него были свои представления о должном и недолжном, допустимом и запретном, правильном и ложном. Он твердо верил, что наше государство не обеднеет, если он, используя свое служебное положение, воспользуется теми или иными сомнительными с точки зрения морали, но вполне допускаемыми законом (точнее, «дырками» в законодательстве) возможностями для обогащения. Поэтому он искренне считал, что брать взятки и воровать ужасно и никак не допустимо, а «помогать» «хорошим людям» в обмен на те или иные «услуги» или же «покупать, а потом перепродавать вдвое дороже» — нормально и незазорно. Нет, он не продавал наше оружие душманам, когда служил в Афганистане, не строил себе коттеджи силами подчиненных солдат, не заключал по завышенным ценам договора на поставку продуктов с дельцами, обещавшими хорошие «премиальные» ему лично. Зачем заниматься «этим», когда есть легальные пути обеспечения достойного настоящего для себя и светлого будущего для единственного наследника?

Особенно широко открылись такие пути в смутное время перестройки. Волею благой судьбы Костров оказался в Западной группе войск, в Восточной Германии, готовившейся выйти из Варшавского договора, покончить с социализмом и слиться с цивилизованной Европой и своей западной соседкой-матерью. Открытие в 1989 году границы между восточной и западной частями Берлина позволило Кострову неограниченно вывозить в Союз и продавать втридорога не только подержанные «Опели», «Фольксвагены» и «Мерседесы», но и новую оргтехнику, начиная с видеомагнитофонов и заканчивая ксероксами. На вырученные рубли генерал поначалу покупал вагонами на оптовых базах отечественные телевизоры, морозильники, гладильные машины, велосипеды и прочее барахло, которое неплохо продавались на польских рынках за американские доллары. Когда же начался широкий обмен восточногерманских марок на западные дойчемарки по суперпривлекательному курсу 2 к 1, то генерал быстро сориентировался и оперативно наладил канал по обмену рублей на восточные марки, а последних — на твердую западную валюту. Разумеется, он действовал не в одиночку, делился с теми, кто стоял выше, но именно ему принадлежали сами финансовые идеи, ибо, как оказалось, он обладал даром выстраивать сложные бизнес-схемы и тщательно просчитывать их будущую рентабельность.