Водки летчикам не давать! - [13]

— Выгружаемся! — завопил взводник.

Курсанты дружно атаковали двери, выпихнув дополнительно наружу еще кучу пассажиров, абсолютно не желавших выходить. Техникум нас встретил широко раскрытыми дверями и сухопарой мадам неизвестного возраста.

— Товарищи военные, товарищи военные, сюда, проходите сюда, — запищала она, — вот здесь у нас гардероб, снимайте свои пальто, пожалуйста!

Товарищи военные дружно заржали и стали проталкиваться кто быстрее к гардеробу.

Сухопарую мадам в сутолоке уронили на командира взвода, дамочка в ужасе обвила костлявыми ручонками шею очумевшего взводника и попыталась с ногами взобраться на него. Старлей попытался отпихнуть от себя классную даму, вцепившуюся в него словно клещ. Вместе с дамой он оторвал от шинели пару пуговиц и значок «старший патруля» висевший еще с прошлогоднего наряда. Курсанты протиснулись в гардероб, затоптали худосочного студента, по всей видимости пытавшегося исполнять обязанности швейцара-гардеробщика. На металлических вешалках висело несколько черных морских шинелей, тут все ясно — помимо нас были приглашены еще курсанты речного училища. Опрометчиво они оставили свои шинели, весьма опрометчиво. Шинельные хлястики с черных речных шинелей мигом перекочевали по нашим карманам. Да и фиг с ними, что черные, а вдруг пригодятся. Гардеробщика застращали до такой степени, что он решил: если что-то и пропадет с курсантских шинелей, он просто пойдет и повесится не ожидая дальнейших разборок.

А вот и актовый зал, блин, а где же дискотека? Поставленные в ряд стулья, жидкие зрительские ряды и огни рампы. Наверное нам сперва покажут какой-нибудь спектакль из жизни того самого когда-то то ли почившего то ли родившегося общественного деятеля.

Наш взвод рассосался по всему залу с криками:

— Вован, вали сюда отсюда видно зае…сь.

— Да мне и здесь ни х…во, — орал в ответ Вован.

Курсанты-речники, в некотором количестве присутствовавшие в зале, стали боязливо озираться, на всякий случай выбирая пути отступления. Однако речки и кораблей поблизости не оказалось, и речники поняли, что они обречены.

Сухопарая мадам, встречавшая нас на входе, попыталась успокоить толпу, страждущую зрелищ.

— Товарищи зрители, потише, прошу, потише.

Наш взводник поморщился и рявкнул:

— Всем молчать, мля!

Зал мигом затих. Мадам с благодарностью посмотрела на взводника и толкнула какую-то замысловатую речугу, из которой мы поняли, что ни хрена не поняли, а поэтому посмотрим и послушаем какую-то литературно-музыкальную композицию.

На сцену вышла дородная девица в строгом костюме, прокашлялась и произнесла в микрофон:

— Вольфанг Амадей Мо... — но её перебили вопросительным криком с зала.

— Вольфанг Альмагель?

— Вольфанг Амадей, — монотонно повторила девица.

— А, Альма… гей! — обрадовался зал.

— Моцарт! — выкрикнула девица, — симфония номер 40 соль-минор, первая часть! — и повернулась к залу задом, и попыталась ретироваться.

— Вот это жопа! — восхитился курсант Владимир Степной.

Зал зааплодировал. Наш командир взвода источал змеиные улыбки и показывал всем кулаки. Вышли девчонки в черных юбках и белых блузках и начали что-то наигрывать.

Курсанты сперва повозмущались и потребовали сыграть «Макарену», однако зачарованные музыкой заткнулись и наградили исполнительниц бешенными овациями, криками «Браво!» «Бис!» и почему-то «Сержант Козлов — лох!»

Далее по программе шло какое-то литературное чтение. Два студентика с наружностью геев что-то нежно щебетали друг другу, театрально взмахивали ручонками и жеманничали, поэтому были награждены парочкой осторожных хлопков, и криком «Бравис-симо!». Это крикнул Эд Ворошилов, который до этого мирно спал, но был разбужен мною и спросонья выкрикнул первое, что пришло в голову. Студентики заулыбались, помахали ручками Эдику, и скромно потупив глазки походкой манекенщиц удалились со сцены. Ворошилов засмущался и что-то забурчал себе под нос. Театральное действо шло своим ходом, а командир нашего взвода задумал «отлить», поэтому начал проталкиваться по тесным рядам к выходу. По дороге он нечаянно сорвал парик с той самой весьма любезной дамочки, за что был вознагражден неодобрительным шипением.

Наконец старлей оказался в холле и принялся настойчиво разыскивать заведение под грифом два нуля. Первое заведение, которое он нашел, оказалось сугубо женским, встретило нашего взводника визгами и приглашением зайти и не за дорого расслабится.

Старлей в ужасе помчался искать другое заведение, потом окончательно заблудился в коридорных хитросплетениях и приуныл. Вдруг он услышал, что-то похожее на шум воды, встрепенулся, повел ноздрями и ринулся в атаку. Когда он сообразил куда бежит, было уже поздно. Наш командир не успел затормозить и под бешеные аплодисменты своих подчиненных вылетел на сцену. Однако не растерялся, сделал несколько балетных па, поклонился и пробежал в другой конец за покидавшими сцену культпросветовскими актрисульками-балеринами.

— Старший лейтенант Решеткин лучший! — завопили мы.

Удивленные необычным зрелищем местные пооткрывали рты.

Шоу продолжало набирать обороты. После балета местные плясуньи исполняли какой-то зажигательный народный танец. Военные потребовали стриптиз. Классная дама была на грани обморока. Курсанты-речники потихоньку стали исчезать, сопровождаемые дружественными пинками и криками «Куда прешь гоблин?!».