Водка - [36]

Дмитрий Быков Love Story

С Ней и без Нее

Недавно Максим Курочкин написал пьесу «Водка, Е… я, Телевизор» - о том, как герой, едва ему исполняется тридцать, перестает выдерживать общество всех троих и вынужден отказаться от кого-то одного. Напрашивающийся ответ - Телевизор, но он, как выясняется, требует от потребителя наименьших усилий. Дальше, казалось бы, настает очередь Водки, - но в смысле трансформации реальности она гораздо эффективней телевизора. Настает очередь Е… и, и от нее, оказывается, не так трудно отказаться, поскольку удовольствие кратковременное, а проблем не оберешься, но она, в отличие от Водки и Телевизора, позволяет хоть иногда почувствовать себя человеком. В конце концов, герой отчаивается выбрать и решает, что пусть он лучше сдохнет, но продолжит двигаться по жизни в обществе всех троих.

Что касается меня, то телевизор меня никогда особенно не волновал, а е… я доставляла в основном приятные эмоции - возможно, потому, что я никогда не занимался этим для самоутверждения. А вот с третьей сущностью был настоящий любовный роман, тяжелый, многолетний, куда более бурный, чем с женщинами или идеями. Мы были вместе больше двадцати лет - реально долго, ни с одной женщиной не выдерживали столько. В конце концов я Ее бросил. Или Она меня - это уж как посмотреть.

Началось у нас, как тогда полагалось, в шестнадцать лет: это сегодня молодежь совокупляется с Нею по подъездам в двенадцатилетнем возрасте, а я до шестнадцати ни-ни. Была свадьба подруги - я ходил в одно московское литобъединение, и там молодая поэтесса выскочила замуж. Отмечалось событие в кафе, называвшемся, что ли, «Дельфин», мокрым февральским вечером накануне весны, да и во всем, в силу еще тинейджерского моего возраста, чувствовалась какая-то наканунность. Разумеется, как тогда велось на всех свадьбах, питье было обставлено сложными ритуалами - было много бутылок вина, из них одна с надорванной этикеткой, и под этой надорванной этикеткой таилась, значит, Она, родимая. Дело в том, что заказывать Ее в кафе было дорого, поэтому приносили свою. Это было запрещено, конечно. Поэтому прибегали к такому вот нехитрому способу, и официанты, конечно, обо всем догадывались, но терпели.

Какие- то были танцы, какая-то музыка, я довольно быстро захорошел -надо сказать, что вино на меня в те времена почти не действовало, и интересно было, как пойдет с Ней. С Ней пошло - Она всегда умеет обольстить с первого раза. Очень скоро я сосредоточился на подруге невесты, девушке несколько постарше меня, и увлек ее под лестницу целоваться. От нее пахло духами «Клима», которые до сих пор действуют на меня неотразимо. Но на самом-то деле, граждане, я целовался не с девушкой, а с Ней, и это было совершенно упоительно. Причем для первого раза Она даже не мучила меня похмельем - тогда как в гениальном фильме В. Тодоровского «Любовь» герой утром даже не может толком вспомнить, с кем это таким хорошим (хорошей) он вчера познакомился.

Тогда, в первом, цветочном периоде нашей любви Она еще усиливала только хорошее, как это всегда и бывает. С любовью ведь как? Поначалу она стирает, нейтрализует все плохое и усиливает все лучшее - вечерние дворы, фонари, запахи (хотя какие там запахи были у нашего детства? - асфальт, свежескошенный газон, снег). Потом начинает растравлять и плохое, придавая ему дополнительный романтический ореол, чуть ли не святость. Вот, помню, одно время было постоянно негде, отовсюду выгоняли - из кафе, из редакции, где я засиживался допоздна… Мы были затравленные и перманентно гонимые. Это помнится отнюдь не как счастье, Боже упаси, напротив, как сплошное горькое и едкое несчастье, но какое-то возвышенное, какое-то, я не знаю, красивое. И вот так же было с Ней: Она всему придавала привкус падения, литературный, шикарный. Как Леонид Андреев, который однажды где-то под Петербургом напился и не хотел идти на станцию, ложился в снег и декламировал блоковское: «И матрос, на борт не принятый, идет, шатаясь, сквозь буран… Все потеряно, все выпито - довольно, больше не могу». И это не смешно, а трагично и поэтично.

Одна умная девушка сказала мне как-то, что водка - универсальная смазка на трущихся частях жизни, смазка между тобой и миром, если угодно, - это точно, много раз убеждался. С Ней как-то легче проходит то, что без Нее: так иногда надо взять с собой любимую, чтобы преодолеть какое-то решительное испытание. И поскольку в девяностые годы на всех нас без посредничества, впрямую обрушился мир, каков он есть, - со всеми его ледяными ветрами, бесприютностью, бессмысленностью, - я проводил с Ней очень много времени. У меня была тогда любимая критикесса и собеседница, ровесница, но никакого эроса, - чистый взаимный интерес, полемика, ну и Она, конечно. Мы оба по этой части ставили беспрерывные бессмысленные рекорды. Я помню, Она оказалась идеальной собеседницей: мы говорили косноязычно, но Она все понимала и даже нам переводила. Она придавала разговору смысл, страсть, напор, второе метафизическое измерение, каждое слово начинало мерцать аурой новых смыслов и даже становилось цветным. Многие вопросы казались разрешимыми. Никогда не забуду, как однажды, на дне рождения общего друга, мы заспорили: будущее есть или будущего нет? Не помню уже сейчас, с чего этот спор начался и к чему пришел, но так или иначе мы вернулись с балкона в комнату, разбудили третьего друга, спящего лицом в салате, подняли его за кучерявую шевелюру и спросили: будущее есть или будущего нет? Он поморгал близорукими глазами и спросил: в онтологическом смысле или в гносеологическом? Прекрасное было время. Вот это молодость и есть.