Водителям горных троллейбусов - [24]

, смотрю на них  подзорный труба. Они совсем как люди — моются везде, даже подмышки. Приходят в ручей и моются. У нас и женщину-чистюлю так называют — . Еще цветы собирают. А как невест воруют, расскажу? Их соберется шесть или восемь  и делают набег на соседний семья. Там берут невеста, приводят к себе. Она у них несколько недель живет, потом отводят обратно.

— Ань, а это не сказки?

— Какие сказки, я в трубу видел!

— Интересно, может, это люди у сурков переняли кражу невест?

— Или они у людей? А еще такой случай знаю — у меня был дядя, такой красивый, такой красивый… Забрали в армию, на флот. И вот матери сообщают — погиб. Что случилось — не говорят. И привозят в закрытом гробу. А мать плачет, плачет — не хочу так, откройте гроб.  Мать в обморок упал. И умер, очень скоро.

— Аня, вы хотите сказать, что это правда?

— Правда-правда. Все же своими глазами видели!

Мухомор и кувшинки

— Астматика трудно придушить — он умеет экономно пользоваться последними остатками воздуха, поэтому менее уязвим!

Это мы с подругой Катей обсуждаем жизненные стратегии, наслаждаясь не только последним теплом, но и кулинарными изысками: , шарлоткой и малиновой настойкой. Уже вторые выходные празднуем ее день рождения — сорок восемь, из которых тридцать она ухаживает за инвалидной мамой, большую часть  проводя с ней в ярославской деревне. Там есть все, что доктор бабушке прописал, — вольный воздух, огород, . Прискорбное обстоятельство только повысило градус Катиного природного жизнелюбия — радость она извлекает отовсюду, как изюм из булки, еще и делится с окружающими. Пространство и время вокруг нее закручиваются воронкой —  гудят, а персонажи ее жизни,  и анекдотичные, описываются так сочно, что в носу щекочет, как от шампанского.

Сейчас она рассказывает про приятельницу, которая так верила в  , что, неэкономно вдохнув, улетела за счастьем в Австралию налаживать экологический туризм. В итоге на ее личной экологической тропе немецкую туристку  натуральный крокодил. Ужасная трагедия, но хохочем, как ненормальные. Веет корицей, грибами и яблоками. Алтынай из угла сурово и недоверчиво смотрит на шумную Катю, но я знаю, что скоро эзотерические женщины кинутся друг другу в объятия.

Ну да, свершилось… В общем, узорная юрта в Киргизии теперь обещана не персонально мне, но нам с Катей на двоих.

Беседуем уже втроем — на этот раз об эффективных зельях из мухоморов, непременно зарытых в землю. Катя тоже знает магические техники, сама собирала в фольклорных экспедициях. Деревенские жители недавно  к ней в дом целой делегацией — нужно было переселить домового из одной избы в другую. А то местный колдун, видишь ли, умер, и больше некому.

— Кать, неужели получилось?

— Пока не знаю, вроде да, а там видно будет.

У Алтынай свои техники, и  — это гадание на камнях. Но, говорит, здесь нельзя, у вас камни грязные, вот в родных горах она когда-нибудь нам погадает. И опять обещает нам киргизского серебра привезти — сережки-колечки всякие. Потом девушки обсуждают, какой  и цвета ореол висит над головой человека, которому скоро умирать. Видения у них похожие. Я, кажется, тут лишняя.

Сажусь на велосипед и нарезаю круги меж садовых участков, неосмотрительно забыв о выпитом пиве. Победительно возвращаюсь, чудом не упав в канаву, почти снеся чужой забор и слегка поцарапав чью-то шикарную тачку. Аня смотрит на меня, красную, запыхавшуюся, и смеется:

— Эх, Лариса Петровна, я же вам говорила об экономном дыхании!

Мы снова смеемся, и тут становится слышно, как папа надсадно кашляет, а Алтынай ворчит на себя — забыла, где прикопала очередную бутылочку со снадобьем.

Он спит, идем гулять. Речка делает изгибы, расширяется, сужается, показывает то песчаный бережок, то старую березу на обрыве. Там ивовые шатры сгущают тень с запахом болотца, тут шоколадные поют на ветру. Донные травы волнуются, сплетаются, упругая плоть воды не дает им распрямиться, гнет в ту сторону, куда бежит сама. Как время.

— Ваш красота такой зеленый! — улыбается Алтынай. — Не как у нас. И речка  тихий.

Я вспоминаю, как ревет, вылизывая валуны, красавец . Две красоты — непохожие, как серебро и золото.

— А я хотел увидеть белый кувшинку. У нас нет. Елки, березы — эти есть, а кувшинки нет. Я на картинке видел — такой красивый! Светится весь! Растет здесь?

Не хочется огорчать, но белые мне здесь не попадались. Слишком близко Москва, слишком все загажено — нимфеи любят чистоту. Да и выдрали бы граждане непременно, если б и росла.  и то почти не стало.

— Приезжайте, Анечка, ко мне в Ярославскую область, — говорит Катя. — Там — сколько угодно.

— А у вас нельзя сделать фиктивный прописка? — интересуется Алтынай. — А то я хочу гражданство. В Москве прописка дорого.

— Я узнаю, — обещает Катя. — Но у нас мистические места, дикие. Потусторонние сущности и все такое. Не боитесь?

— Не боюсь. Я умею.

Катя вовсе не шутит насчет сущностей, точно знаю. Сама у нее в доме как-то встретилась с кикиморой. И дом у нее готический — восемнадцатого века, сумрачный, с летучими мышами под крышей.