Во всей своей полынной горечи - [75]

— Да я так, на испуг хотел взять, — усмехнулся Толька. — Человек я непьющий, можно сказать.

— Теперь непьющих нема, — отвечала Ганна. — Теперь все пьют — и мужики и бабы. Оно как: мешок с мельницы подвез — угощай, значит. Топливо доставили — опять же к столу проси… Куда ни повернись — давай эту самую «мырзу». Ковтун хоть и запретил всякие магарычи, а все равно привычка свое берет…

Пока гость и хозяйка вели разговор о том о сем, Вера молча убрала со стола посуду, снесла в закуток за печью, а затем, подставив под ноги скамеечку, устроилась с книжкой на лежанке, с виду безразличная, будто приход Тольки Багния ее нисколько не касался.

По оконным стеклам шуршал снег, налипал и оплывал, и только по уголкам рам вырастали округлые снежные закраины. В динамике приглушенно шебаршила музыка, тикали ходики, густо, еще с лета, крапленные мухами. Ганна перематывала в клубок суровые нитки, умиротворенная покоем, теплом и светом, примирившаяся с нежданным визитом председателева шофера: «Ну и пусть посидит, ничего у нас от того не убудет…» Толька рассказывал про недавнюю службу свою, про то, как обживается на гражданке, как крыл сарай и возил камень для будущего погреба, перемежал рассказы анекдотами и забавными историями, и Вера все чаще отрывалась от книги (да и читать она и не думала, взяла, чтоб чем-то руки занять), а лотом и вовсе позабыла про нее, хотя она и лежала раскрытой на коленях, — смеялась шуткам, на которые гость не скупился, и украдкой поглядывала на мать, оценивая то впечатление, которое Толька производил на нее.

А Толька заливался соловьем. Казалось, он и пришел ради того лишь, чтоб посмешить да позабавить тетку Ганну.

— Ну, как у тебя надои на фуражную корову? — спрашивал Веру, стараясь подключить ее к разговору. Он впервые видел ее вот такую — домашнюю, с уложенными на затылок косами, в стареньком платье, туго натянутом на соблазнительно круглые коленки. — Помощь не нужна? А то я тоже доить могу. Я даже козу доил! В Казахстане. Хозяйка — мы рядом с ними стояли — собралась на базар, а меня попросила козу подоить. Шутя попросила. А мне что? Козу? Пажал-лста, делов-то! Беру я в обед котелок и иду в сарай. У них там это из саману, глины то есть. Коза на меня чертом смотрит. Рога — во, вымя — как вон та подушка, а титьки — как две бомбы торчат. Фугасные. Я к ней с подходом: «Козя, козя…» А она глаза вылупила и на меня рогами целится. Я к ней и так и сяк — ни черта! Не подпускает, и баста. Рогами как поддаст-поддаст!.. Ну, думаю, позор солдату — с козой не совладал. Рассердился я, оседлал ее верхом — задом наперед. Голову меж ног зажал, а она меня сзади в казенную часть рогами шпыняет, вертится… Бодай, бодай, маракую, все равно выдою, если уж на характер пошло! Перегнулся я, котелок подставил и ну давай за титьки смыкать… Неудобно, не с руки. И не видно, что там получается. Дергал, дергал, аж вспотел. Глянул в котелок — а там хотя бы капля! Сухо!

Толька показывал, как это он сидел верхом на козе, как перегибался и доил, как коза награждала его тычками — тетка только посмеивалась, а Вера прямо покатывалась со смеху, вытирала проступившие слезы.

«А он ничего вроде хлопец, — думала Ганна. — И на лицо приятный, и в обхождении ловкий. Не то что Олекса Стусь, этот как сядет, так и сидит, нудный, целый вечер, как та сова, аж зло берет!..» Однако стоило ей вспомнить, чей Толька сын, как все существо ее противилось, отвергало всякую мысль о возможном родстве. Женихов плохих нет, женихи — они все хорошие. Непонятно только, откуда плохие мужья берутся!

Посидев еще немного, Толька показал Вере глазами на дверь. В ответ на это немое приглашение Вера указала на ходики: время, мол, позднее. Толька развел руками, состроил гримасу: что ж он, выходит, зря старался? Вера подумала и кивнула.

Весь этот бессловесный диалог происходил в тот момент, когда тетка Ганна отлучилась в боковушку за печью.

— Пойду я, — сказал Толька, поднимаясь и запахивая бушлат. — Заболтался. Завтра чуть свет в область. Шефа на совещание повезу. Так что, если надо чего купить, давайте заказ.

— Да так вроде бы ничего и не надо, — уже совсем подобрела тетка, тронутая вниманием. — Разве что дрожжей пачку-другую, если попадутся…

— Это можно, — пообещал Толька. — Заметано: две пачки дрожжей. Из-под земли достану, время будет… А Веру на пару слов можно?

— Ну и хитрый же ты! — засмеялась Ганна. — И где только научился?

— В армии, где же еще! Подход и отход — основное, а остальное приложится. Нам поговорить надо. Об удоях на фуражную корову.

— Об удоях! — хмыкнула тетка молодо. — Сама такая была, знаю!..

Вера накинула платок и пальто, вышла вслед за Толькой в сени, а Ганна стала разбирать постель, изредка прислушиваясь к тому, что говорили за дверью, оттуда долетал бубнящий голос парня да дочкин приглушенный смешок.

«Что молодо — то свято, — думала Ганна, стеля себе на печи. — Постоять вот так на пороге рядышком и то радость. А он вроде бы таки ничего… Смекалистый, бойкий. И спросил, вишь, можно ли Веру. Веселый… До поры до времени они, правда, все такие. Если б он не из Багниев, так хоть завтра расписывайтесь!»