Во все тяжкие… - [4]

— Слышал, Константин Павлович, что Раиса Юрьевна отбыла в столицу? — пустил он первое облачко дыма.

Автономов хлопотал у плиты. Очень вкусно пахло жареным мясом.

— Точно, Поль. Отбыла. Очень хорошо.

— И надолго?

— Говорят… в банке говорят, что на пару недель. А я, Поль, между нами говоря, не заплакал бы, если бы она стала невозвращенкой, — вдруг раскрылся, как на духу, Автономов. — Нет, не заплакал бы!

— Ну-у, Константин Павлович! Как можно! — блеснул в улыбке зубами его зять.

— Ладно, Бог с ней. Как Зина? Давно не видел.

— А все в порядке. По весне иностранцы налетели. Туристические группы, коммерсанты. Зинуля сейчас нарасхват.

— А Витька? — вспомнил Автономов своего семилетнего внука, сына Зинаиды от первого брака.

— О, Витька! Витька помешался на своем личном компьютере. Меня обучает, но я в этих играх бестолковый.

— Ну, а сам-то ты как живешь? — повернулся от плиты папа Автономов.

— Я — как? Со мной сложней, — опять белозубо улыбнулся Аполлон. — У меня вообще-то к вам приватный разговор есть, Константин Павлович.

— Говори.

Я стал было подниматься, но Автономов удержал: сиди, от тебя секретов нет.

Легкий румянец — детский румянец — проступил на лице 27-летнего красавца. Он смущенно улыбнулся, откинув со лба светлую прядь волос.

— Дело житейское, Константин Павлович. Мне деньги понадобились. Не сможете выручить на два-три дня? — легко произнес Аполлон.

Тесть его ничуть не удивился, лишь мигнул разок-другой.

— Много? — быстро спросил он.

— Умеренно. Двести пятьдесят штук.

— Для дома, для семьи? — небрежно осведомился Автономов.

— Да нет, знаете…

— А что?

— Долг чести, Константин Павлович.

— Ого! Долг чести. В карты продулся, что ли?

— В карты не играю, Константин Павлович.

— Казино? Рулетка? Извини, что допытываюсь, но мне интересно.

— Бильярд, — четко определил его зять, блеснув глазами.

ЗЕЛЕНАЯ ПОЛЯНКА СУКНА. НЕГРОМКИЙ, ПЕЧАЛЬНЫЙ СТУК ШАРОВ, ЭТИХ ЖЕЛТЫХ КОСТЯНЫХ ОКАТЫШЕЙ. НЕИСПОВЕДИМЫ ПУТИ ИХ ДВИЖЕНИЯ. ЗАДУМЧИВЫЙ СИГАРЕТНЫЙ ДЫМ. Противник Аполлона — заезжий матерый игрок, носатый грузин. Его персональный кий, извлеченный из чехла, смертоносен.

— В американку резались или в пирамидку? — профессионально поинтересовался Автономов, вдруг непонятно возбуждаясь.

— В пирамидку.

— Крепко он тебя наказал, этот гастролер, а?

— Да, не повезло. Но это нетипично, Константин Павлович. Обычно я ухожу с хорошими башлями. Зинуля не афиширует, а я игрой зарабатываю не меньше, чем она в своем турагентстве, — разгорячился молодчик, поблескивая глазами и зубами.

— Даже так?

— Да.

— Так ты, выходит, профессионал?

— Ну, в некотором роде.

ДВА БОРТА В УГОЛ. УДАЛОСЬ. ДУПЛЕТ В СЕРЕДИНУ. ПОЛУЧИЛОСЬ.

— А я в студенчестве тоже ведь, знаешь, подрабатывал на бильярде, — вдруг открылся папа Автономов и поспешно сдернул сковородку с плиты. — Заядлый я был игрок, Поль.

— Никогда бы не подумал.

— Тем не менее факт. И неплохо у меня получалось, знаешь. Всегда был при деньгах. — Дымка воспоминаний на миг подернула лицо Автономова.

— Почему бы вам не вспомнить былое?

— Ну, что ты, что ты! Устарел я.

— В эту бильярдную не всякий вхож. Но вас я могу провести.

— Брось, Поль! — Автономов с живостью нырнул в холодильник и извлек оттуда бутылку «Амаретто». — А как у тебя с живописью, Поль? Забросил, что ли?

БОРОДАТЫЕ ЖЕНЩИНЫ НА ФОНЕ МЕТАЛЛОКОНСТРУКЦИЙ… ГМ.

Был задет чувствительный нерв выпускника художественного института. ТЕНЬ ЛЕГЛА НА ЧЕЛО. Аполлон извлек из пачки новую «честерфильдину». Эх, Константин Павлович! Кому нынче нужны истинные творения, шедевральные полотна? Эксперимента ради пять его картин выставлены в магазинах «Гермеса», но не наблюдается что-то покупательской драчки за право обладания ими. Зато… Лицо Аполлона опять осветилось. Он рассмеялся.

— Что такое? — с острым любопытством спросил тесть, отвинчивая пробку.

— Вы бываете на «дороге жизни»? (Аполлон имел в виду нашу главную торговую улицу, где продавцы разной разностью, местные и китайцы, стоят плечом к плечу.)

— Кто ж там не бывает!

Зятек опять снежнозубо рассмеялся.

— В следующий раз, когда попадете, обратите внимание на старика инвалида на углу казино.

— И что?

— Он продает картины. Верней, картинки. Пейзажики такие яркие в рамочках. Иной раз голые женщинки. Цены весьма умеренные.

— Так. И что? — застыл Автономов.

— Это мои нетленные творения, Константин Павлович. Я пишу, он продает. Самому мне стыдно торговать таким дерьмом. Треть выручки ему. Я не жадный. Все довольны.

Возникла какая-то многозначительная пауза.

— Халтуришь, значит, Аполлоша? — вздохнул Автономов.

— Приходится, — вздохнул и его зять.

— А Зинаида как к этому относится?

— Да как! В общем-то неодобрительно. Но к деньгам в общем-то одобрительно.

— О женщины! — вскричал, повеселев, Автономов, как молодой. — Анатоль, ты понимаешь женщин?

— Абсолютно, — отвечал Сочинитель, любуясь этой парой. В данный момент пожилой Автономов как бы уравнялся возрастом со своим зятем.

— Выходит, Поль, ты не слабо зашибаешь?

— Да, недурно. Не жалуюсь.

— А Раиса, то бишь Юрьевна, обвиняет тебя в иждивенчестве.

— Ошибка.

— Деньги сейчас получишь. Отдавать не спеши, — заключил Автономов и порывисто вышел из кухни.