Во власти дьявола - [45]

Все эти дни, и особенно ночи, она боялась его появления. Она представляла себе, как смотрит на зрителей и встречает коварный взгляд этого человека, который ударит из темноты, как острый луч света, пронзая ее насквозь, точно бабочку, приколотую булавкой. Он знал, в какое отчаяние должен был привести ее его приход, он предвкушал это заранее. Она не могла не понимать, что он будет судить каждую фразу, каждую интонацию, каждый жест, но все это ничего не значило в сравнении с липким взглядом его похотливых глаз, которым он станет раздевать ее.

Но что же делать? Третий удар прозвучал у нее б ушах как звук погребального колокола. Поднялся занавес. Софи стояла на сцене, точно на эшафоте.

— Выслушайте же меня, сударыня.

Тривелин начал произносить свой текст. Сильвии нужно отвечать. Она должна ответить!

— Вы мне надоели.

— Но нужно быть рассудительной!

Где он? А, я его вижу. Он на меня смотрит. И улыбается этой своей кривой усмешкой.

— Нет, не стоит, и я не буду рассудительной.

Чего он добивается? Чтобы я заикалась, чтобы в слезах убежала за кулисы? А завтра во всех газетах: «Скандал! Какой скандал!»

— А я ненавижу здоровье и очень хочу захворать. Будь твердой, девочка! Сильвия должна заменить Софи. Тут, на сцене, одна Сильвия. Софи здесь нет, никто не знает, где она. Она исчезла. Сильвия заняла ее место. Тот, любитель подглядывать, напрасно станет искать ее глазами; пусть его липкий взгляд скользит по Сильвии, Софи теперь вне досягаемости. Этот взгляд заденет лишь призрак, пустую оболочку. Пусть принц Лелио и его слуги строят ловушки Сильвии, пусть Фламиния изобретает свои хитрости и уловки; Софи сбежала из дворца иллюзий, из дома умалишенных, из борделя, придуманного Пурвьаншем.

В антракте между вторым и третьим действием актриса заперлась у себя в уборной. Она должна была оставаться одна, ей надо быть Сильвией, Софи не должна вернуться, иначе за ее плечами сейчас же вырастет тень дьявола. Весь спектакль мы тревожно следили за битвой, которую ей пришлось выдержать, чтобы войти в роль Сильвии; но потом она превратилась в очаровательную Сильвию — в одно и то же время в простушку и плутовку; ее нежность к Арлекину мало-помалу сходила на нет и сменялась любовью к принцу. Неуверенность ее первых реплик растворялась в опасливом недоверии крестьянки, ставшей узницей роскошного замка.

Зато в конце третьего акта Сильвию вызывали целых пять раз; а потом мы пришли в ее уборную и обнаружили там Софи — измученную до предела. Ее героиня отняла у нее все силы, опустошила ее. Она не чувствовала ни радости артиста, прошедшего трудное испытание, ни ликования триумфа. Понимая ее состояние, Мадлен Герланд вызвала такси и попросила вывести нашу подругу через служебный вход, чтобы никто не мог подойти к ней с поздравлениями. Софи быстро переоделась и, двигаясь как сомнамбула, пошла с нами к машине, которая довезла нас до улицы Одессы, подальше от ненужных сейчас восторгов, криков «браво!» и, главное, — подальше от Пурвьанша! Во всяком случае, так нам тогда казалось.

Он стоял там — на верхней ступени лесенки, ведущей на наш этаж, — опираясь на перила и с вызовом глядя на нас насмешливыми синими глазами; на губах его играла легкая улыбка.

Софи вскрикнула и отступила назад, ухватившись за плечо Алисы.

— Послушайте, — сказал я, — вы же понимаете, что вас не хотят здесь видеть!

— О! — воскликнул он с пафосом. — А я-то надеялся принять участие в вашем празднике! Неужели я стал уже совершенным парией, паршивой овцой, прокаженным, кем-то вроде бродячей кошки?

Софи повернулась и, указав рукой на этого жуткого фразера, мстительно бросила:

— Не обольщайся, Альбер Прожан! Тебе меня не испугать! И если я избегаю тебя, то только потому, что ты внушаешь мне отвращение!

Он застыл на мгновение. Его лицо стало мертвенно-бледным. Затем он спросил:

— О ком говорит эта прекрасная дама? Прожан, вы сказали? Да, правда… Припоминаю… Я знал кого-то, кто носил некогда это имя. Впрочем, довольно нелепое. Но где этот Прожан? Напрасно я смотрю направо и налево, я нигде не могу разглядеть этого славного старого друга прежних времен.

Я кинулся к нему.

— Нат, довольно!

Он усмехнулся и резко оттолкнул меня.

— Замолчи, насекомое! Это не твое дело.

Он спустился на несколько ступенек, которые отделяли его от Софи и Алисы.

— Я хочу говорить только с мадемуазель Бонэр.

— Вы пьяны! — закричала моя подруга, отшатываясь к стене.

— А девчушка права! Пьян от любви! «О, графиня, я умираю от ваших прекрасных глаз…» Я словно Иона, вышедший из чрева кита и бежавший на берега Ниневии… Благодарю вас, обожаемая Софи. Вы любили меня целых два часа. Театр был нашей постелью.

Я увидел, как рука мадемуазель Бонэр поднялась, чтобы дать ему пощечину, потом опустилась. Она содрогнулась, у нее вырвался какой-то звук, похожий на рыдание, но тут же она повернулась ко мне и стала подниматься по лестнице. Алиса пошла за ней, оставив Пурвьанша стоять посреди пролета. Я открыл дверь в квартиру, и мы вошли, но перед этим я успел заметить, как он медленно спускается вниз по ступеням, что-то тихо шепча и пошатываясь.

XXXIII

Зима была долгой, потом настала дождливая осень. Пьеса «Двойное непостоянство» не сходила с афиш целых три месяца. Огромный успех! В мае Софи приняли в «Комеди Франсэз», а Алису — в «Ателье». В июне я сдал последние экзамены и получил диплом. Пурвьанш снова куда-то исчез.