«Во вкусе умной старины…» - [31]

. Правдив ли этот рассказ, мы не знаем, да это и неважно, поскольку нас интересует примета быта — «суденышко» за ширмами. А она достоверна, как и замечание М. Вильмот о том, что еще при Петре I в России в «клозете» использовали «мягкую бумагу»[315].

А завершим очерк романтической историей, отчасти связанной с нашей темой. В одном из прежних очерков мы рассказывали о помещике Кошкареве, глубоком старце, имевшем, однако, свой «гарем» из горничных и любивший спать с ними в одной комнате. Он разделил свой дом на две половины: мужскую и женскую, и не позволял мужской прислуге приходить в те комнаты, где жили его «наложницы». Однако одна из его «горничных», влюбившись в конюха, решилась сбежать, и сумела не только договориться с возлюбленным, но и выполнить свой план. Бежала она из летнего отхожего места, которое было построено у помещика «на дворе», напротив девичьего крыльца. Сделано оно было из досок в виде шалаша и запиралось изнутри[316]. Возлюбленный девушки сумел подогнать тройку лошадей к задней стене туалета, выломать несколько досок и умчать свою милую. Правда, недалеко. Кончился побег трагично: для него — порка на конюшне, для нее — колода.

Очерк XVI Чудаки

Помещик Абрам Иванович Спешнев очень любил крестить детей.

Их к нему «свозили десятками» из соседних деревень, сел и даже городов, потому что всем своим крестникам Абрам Иванович давал по рублю денег. Если же крестником был сын священника, то получал «на зубок» десятину земли[317].

Помещик Спешнев был оригинал, каких в его время было на Руси превеликое множество, от Потемкина и Суворова, до Федора Толстого-Американца, превратившего свою жизнь в непрерывную цепь анекдотов. Эпоху, в которую они все жили или, хотя бы, родились, осеняют два чудака на троне — Петр III и Павел I, а между ними — великолепная Екатерина II, никогда не упускавшая возможность разыграть эффектную сцену на зависть всей Европе.

Казалось бы — с чего это? В истории Руси: и древней, и Московской, чудаков нет, театрально-драматические эффекты ей чужды. Если кто и мог себе позволить быть оригиналом, то это цари и юродивые — «самовластцы» и «нищие духом».

Чудачество — очень интересный феномен. Скажем, весьма редки чудаки во всех странах Востока. Одного хаджи Насреддина хватает практически на всю историю Средней Азии. В Европе же чудаки, начиная с Диогена — явление постоянное. Классическая страна чудаков и оригиналов — Англия. Нашим отечественным англоманам можно посвятить целый том в обширной летописи российского чудачества. Но Англия (по крайней мере, с конца XVII века) — самая свободная в мире страна, с подчеркнутым стремлением к обособленности личности, к индивидуальности. Чудаки — это люди, которые настолько всерьез воспринимают свою свободу, что не боятся ради нее показаться странными. Чудачество напрямую вытекает из английской же поговорки: «Мой дом — моя крепость». Чтобы быть чудаком, надо быть свободным, по крайней мере, трижды: политически, экономически и духовно.

Вернемся в Россию. В конце ХVIII века для дворянства все условия появления чудаков были налицо: дворяне были свободны юридически, экономически независимы, а европейское Просвещение и его российский вариант — «вольтерьянство» — ослабило его духовную зависимость от церкви. Однако стремление к обособлению ограничивалось жесткими рамками служебной зависимости. Служащий человек в России находился в веками действовавшей системе отношений: «я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак». Позволить себе быть оригиналом мог только начальник, пока он таковым является. (Концентрированным выражением этой системы служит знаменитое высказывание Павла I: «В России вельможа лишь тот с кем я разговариваю и лишь до тех пор пока я с ним разговариваю».[318])

Иное дело в деревне: в своей семье, в своем доме, окруженный своими людьми. Деревенская свобода — главное условие появления чудаков. Но свободу каждый понимает по-своему. Для многих свобода — право на то, чтобы любая прихоть была серьезно воспринята и выполнена. Грань между чудачеством и самодурством четкая: чудак испытывает все последствия своих оригинальных привычек на себе, самодур — на зависимых от него людях. Приведенный в начале очерка пример, редкий, вследствие его чистой чудаковатости, без всякой примеси самодурства. Почти все остальные случаи, о которых мы будем говорить ниже, находятся как бы «на грани». Они достаточно безобидны, никто, по большому счету, не страдал от чудачеств помещиков, но в то же время для выполнения этих прихотей и чудачеств требовались значительные усилия семьи и дворовых.

Вот три «обеденных» примера. Генеральша Рагзина, живя летом в деревне, предпочитала обедать не в доме, а на плоту, посередине пруда. А генерал-майор Дмитриев-Мамонов, наоборот, установил у себя в усадьбе такой порядок: завтрак, обед и ужин подавались в его пустой кабинет, куда генерал входил только после того, как из его выходили все слуги[319]. Еще одна «генеральша», а точнее, жена адмирала и триумфатора Чесменской битвы Г.Г. Спиридова, пожалуй, была оригинальна по настоящему: ежедневно она заказывала обед, только «сидя на известных креслах» — том самом «судне», что использовалось вместо отхожего места