Во сне и наяву, или Игра в бирюльки - [13]

— Можем и мы двигаться, — поднимаясь, сказал военный. — Мы и так задержались у вас слишком долго, скоро будет светать.

— При свете дня эти дела не делаются? — усмехнулся Василий Павлович.

Военный пожал плечами и вышел из кабинета.

Евгения Сергеевна стояла посреди прихожей с маленьким чемоданчиком. Катя стояла тут же, прижавшись к стене.

— Давай прощаться, мамуля, — сказал Василий Павлович. — Уж не знаю, надолго ли…

— Вася!.. — вскрикнула Евгения Сергеевна и бросилась ему на грудь.

— Ну, ну, мамуля, — говорил Василий Павлович, гладя жену по голове. Волосы у нее были мягкие, шелковистые. — Держи себя в руках, мамуля. Катюша, подай, пожалуйста, пальто и шляпу.

— Как же мы без вас? — всхлипнула она, подавая пальто.

— Все уладится, Катюша, не унывай. И учись, обязательно учись. Коммунизм могут построить только образованные, умные люди.

— Все, — сказал старший военный. — На выход.

— Васенька!.. — снова закричала Евгения Сергеевна и вцепилась в рукав пальто. — Не отпущу, не отдам!..

Часовой, стоявший до сих пор у двери, словно статуя, буквально оторвал ее от Василия Павловича.

— Береги себя и сына, — успел еще сказать он, когда, взяв под руки, его выводили из квартиры. — И никому не верь, слышишь, никому не верь, что твой муж враг народа!

Его вытолкнули на лестничную площадку. Дверь захлопнулась.

— Вася, Вася… — бормотала Евгения Сергеевна, опустившись на пол. — Что же это такое, Васенька?..

Катя осторожно подняла ее и увела в гостиную. Усадила на оттоманку и сказала:

— А вы бы взяли и позвонили Андрею Александровичу.

— Андрею Александровичу?.. — встрепенулась Евгения Сергеевна. — Да, да, Катюша! Конечно, нужно немедленно позвонить ему. Который час?

— Шестой.

— Ты думаешь, удобно звонить? Он поздно встает… Или ничего? Наверно, ничего. Все-таки они друзья, верно?..

— Ничего, — сказала Катя. — Он вчера, когда вас не было, сам звонил. Я забыла передать…

— Да?..

— Правда, — кивнула Катя. Разумеется, она лгала, однако ей было нисколько не стыдно. — Хотел с днем рождения Василия Павловича поздравить.

— Но если так, — проговорила Евгения Сергеевна с надеждой, — тогда Андрей Александрович ничего не знает…

— Уж верно не знает, — поддакнула Катя. Она взяла трубку (в гостиной, как и в прихожей, и в кабинете, и даже в спальне, тоже был телефонный аппарат) и протянула Евгении Сергеевне.

— Станция, — ответил женский голос.

— Квартиру товарища Жданова, пожалуйста, — дрожащим голосом попросила Евгения Сергеевна, понимая, что вот сейчас, сию вот минуту многое, если не все, должно решиться…

— Я не могу вас соединять ни с кем, запрещено, — сказала телефонистка обычным казенным голосом. — Дайте отбой.

— Послушайте, девушка…

— Дайте отбой, — повторила телефонистка. — Ваш номер отключается.

Евгения Сергеевна положила трубку на стол, мимо аппарата, посидела недолго молча и, словно вспомнив о чем-то, резко поднялась и пошла в прихожую.

— Пусть отключают, пусть. Я сама пойду к Андрею Александровичу, я расскажу. Они боятся его, Катюша, вот и отключили.

Она накинула на плечи пальто (жили-то они рядышком) и сунула ноги в боты. И открыла дверь.

На лестничной площадке стоял тот самый часовой, который раньше торчал в прихожей. Евгения Сергеевна испуганно попятилась назад. Сняла телефонную трубку, но в трубке не было слышно даже шороха — гробовая тишина.

— Они что, и нас арестовали? — растерянно пробормотала Евгения Сергеевна. И вдруг рассмеялась. Она смеялась долго, истерично, не смеялась, а хохотала, так что Катя всерьез перепугалась. Налила в чашку воды и накапала валерьянки. Потом увела Евгению Сергеевну в спальню и уговорила прилечь.

Часов в десять пришли двое мужчин в штатском и с ними опять управдом. Они по-хозяйски, не обращая внимания ни на Евгению Сергеевну, ни тем более на Катю, обошли квартиру и уселись в гостиной у стола. Один из них раскрыл портфель, достал бумаги.

— Приступим к описи имущества, — объявил он чуть ли не торжественно. — У вас, гражданка Воронцова, есть просьбы, заявления?

— Нет.

— Ваши личные вещи, кроме предметов роскоши и особой ценности, а также и вещи ребенка изъятию не подлежат. Можете предъявить их.

— А квартирку придется сегодня же освободить, — сказал управдом. — На нее имеется ордерок. Часам к трем придет машина, будьте готовы.

— Как это — освободить? — удивленно спросила Евгения Сергеевна. — А мы куда?..

— Вас перевезут на другое место жительства.

— Пока временно, — уточнил мужчина, тот, что с бумагами. — Ваш вопрос будет решаться отдельно, в законном порядке.

— Пожили в хоромах, — усмехнулся управдом, — теперь пусть поживут другие. — И добавил, хихикнув: — Тоже, может, временно…

И тут Евгения Сергеевна не выдержала, взорвалась:

— От тюрьмы и от сумы никто не застрахован. И вы, не думайте…

— Это почему я?.. — Управдом вскочил. — У меня все в порядке, и анкетка чистая, и все другое.

— Прекратите! — прикрикнул на него мужчина и с интересом посмотрел на Евгению Сергеевну. — Работать давайте, дел много.

V

«РАЗ, два, три, четыре…»

Андрей сидит на подоконнике и считает проходящие мимо окна ноги. Не все, а только в брюках, мужские. Он и сам не знает, почему именно мужские, а не все или, наоборот, не женские. Может быть, ему уже и стыдно смотреть на женские ноги снизу вверх. Если немножечко поднять глаза, можно увидеть под платьями и юбками резинки и даже трусики. Вот ему и стыдно. Он почувствовал этот стыд, когда мать первый раз привела его с собой в женскую баню. Женщины почему-то смотрели на него, и некоторые откровенно улыбались. Ему сделалось очень стыдно, и он попросил, чтобы мать не водила его больше в баню. С тех пор Евгения Сергеевна мыла его дома, в корыте, потому что пускать в баню одного боялась, а знакомых мужчин, с кем можно было бы отпустить, не было.