Во имя жизни - [28]

— Но ведь вы так пометили в макете, сэр, — робко возражал Сантос еле слышным голосом.

—Да-а-а?.. Ну-ка, давайте посмотрим макет.

Сантос кидался к своему столу, но, не обнаружив

там макета, бросался вниз по лестнице, прыгая через три ступеньки, в печатный цех. Взяв у наборщиков макет, он на одном дыхании взлетал наверх, ноги у него подкашивались, сердце готово было выскочить из груди. Когда Сантос вновь представал перед главным редактором, мистер Рейес, с треском перелистав страницы макета, обнаруживал, что корректор прав: действительно, он сам своим синим карандашом разметил набрать заголовок именно этим кеглем. Тогда главный редактор поднимал голову от макета и несколько мгновений молча разглядывал Сантоса сквозь очки. Потом вдруг, захлопнув макет, взрывался:

— А когда вы увидели, что шрифт слишком крупный, почему вы, черт подери, не заменили его? У вас что, своих мозгов нет? Вы же должны соображать больше, чем эти лодыри там внизу. Почему вы не объяснили им, что надо сделать? От вас никакого толку, ну просто пустое место. И зачем только мы вас держим!

После этого время от времени Сантос на свой страх и риск вносил правку в макет, и мистер Рейес, видно найдя ее приемлемой, не делал ему замечаний. Но, случалось, он приходил в ярость, считая, что корректор сменил шрифт на слишком мелкий.

— Зачем, черт возьми, вы поменяли тут шрифт? — рявкал он на него, зло сверкая глазами из-за стекол очков. — Проклятье! Тут так мелко, что хоть под микроскопом читай.

— Я подумал, сэр... — пытался было объяснить Сантос.

Казалось, мистер Рейес только и ждал этого. Придравшись к словам Сантоса, он пускался во все тяжкие:

— Он подумал! Да кто, черт подери, просит вас думать? Корректору не полагается думать. Его дело — точно следовать оригиналу. Что это вы о себе возомнили, Сантос? (Иногда этот последний, по сути риторический, вопрос звучал так: «Кто здесь главный редактор, в конце концов, — вы или я?»)

Именно из-за макета Сантосу не раз приходилось терпеть и от Манга Доро, начальника печатного цеха, когда-то стройного, спортивного мужчины, а теперь растолстевшего и обленившегося. Он говорил язвительно, низким монотонным голосом, не скупясь на богохульства и грязные непристойности.

Мистер Рейес посылал Сантоса вниз, браня на чем свет стоит «этих бездельников» там, в печатном цехе, «ораву безмозглых обезьян», наказывая передать, чтобы они неукоснительно следовали макету и его, редактора, разметке («Кто, черт возьми, здесь главный редактор, в конце концов, — они или я?»). Сантос направлялся прямо к начальнику цеха.

— Манг Доро, мистер Рейес говорит, что вы должны набрать эту страницу точно, как он указал в макете, — начинал он довольно уверенно, но при виде раздражения на заплывшем от жира темно-коричневом лице Манга Доро чувствовал в животе какую-то пустоту и заканчивал невнятным бормотанием.

— Что там такое? — говорил сквозь зубы Манг Доро, выхватывая у него гранки. Пробежав по ним взглядом, демонстративно поворачивался к Сантосу спиной и окликал одного из наборщиков.

— Это ты делал? — спрашивал он его по-тагальски.

— Да, господин.

— А почему не по разметке мистера Рейеса?

— Так нельзя набрать, господин.

— В самом деле?

— Да, господин.

— Ну что ж, ладно. Иди работай, — отсылал он наборщика на место, потом поворачивался лицом к Сантосу.

— Вот, вы слышали. Так нельзя набрать. Передайте мистеру Рейесу: мы тут знаем, что делаем. Что вы понимаете в печати? Вы когда в первый раз вошли в типографию? Несколько дней тому назад. А уже учите нас, что и как делать. Мы работаем тут больше десяти лет и не нуждаемся в учителях. А своему мистеру Рейесу скажите, пусть сам набирает, если ему не нравится, как мы работаем.

Вдобавок ко всем этим неприятностям Сантоса постоянно преследовал страх пропустить грубую типографскую ошибку. Он читал и перечитывал гранки, покуда ему не начинало казаться, что глаза его вылезают из орбит. А однажды случилось нечто ужаснувшее его. Он поймал себя на том, что уставился на одно слово в заголовке и никак не может понять, что оно означает. Он читал это слово вновь и вновь, но оно становилось все страннее и непонятней. Он пытался и так и эдак выяснить, правильно ли оно набрано, но вынужден был отказаться от этого и почувствовал, что его охватила самая настоящая паника. Какая-то пелена заволокла глаза, а как только она спала, он увидел снова это слово — простое и хорошо знакомое. Однако этот случай поселил в его сердце страшное смятение. Он старался больше не спешить. Все дольше и дольше задерживался на работе после окончания рабочего дня, а уходя вечером из редакции, брал корректуры с собой, чтобы почитать еще и дома.

— Что ты так надрываешься? — упрекала его Марта. Он отрывался от гранок и жаловался ей, что, по сути дела, за все отвечает он. У него практически два рабочих места: одно в редакции, где ему приходится править гранки и верстку, а другое — в типографии, где он следит за тем, как наборщики верстают журнал или как печатники дают сводки набора с машины перед подписанием в печать. Он объяснил ей все этапы создания «Иллюстрэйтед уикли» и свою роль в каждом из них. Марта, которая любила его и высоко ценила, и без того считала, что муж работает больше, чем кто-либо другой в редакции еженедельника. Теперь же у нее и вовсе создалось впечатление, что буквально все зависит от него и что в редакции он самое важное и самое уважаемое лицо. И потому ей было особенно обидно и горько, что получает он при всем том какие-то сорок пять песо.