Во имя рейтинга - [31]

— Я еще не пришел ни к каким выводам. Его поведение… странно. А что думаешь ты?

— Нестор меня пугает, — сказал Одиссей. — Выпьешь вина? Я принес с собой.

— Ты принес и чаши?

— Конечно. Ведь мой лучший друг — Диомед.

Я улыбнулся. Одиссей налил в чаши вина, мы выпили без тоста, плеснув немного на землю по древнему обычаю — как подношение богам.

— Так что с Нестором? — спросил я.

— У нас тут вроде как армия, — сказал Одиссей.

Сначала я подумал, что Лаэртид решил сменить тему, но потом вспомнил о его манере разговаривать. Он отвечал на поставленный вопрос, заходя издалека, исподволь рассказывая о том, что именно его беспокоит.

— Но самая странная армия из всех, что когда-либо видел этот мир. Армия, в которой нет согласия среди командиров, каждый из которых преследует свои собственные цели. Скажи мне, чего больше всего хочет наш славный вождь вождей?

— Власти, — ответил я.

— А его младший брат?

— Власти для старшего брата и мести для себя.

— А чего хочет могучий сын Теламона?

— Драки.

— А чего хочет этот критский пират Идоменей?

— Добычи.

— Ахилл?

— Славы.

— Чего хочу я?

— Это очень просто. Ты хочешь вернуться домой.

— А Диомед?

— Вина.

— Диомед всегда хочет вина. А теперь скажи мне, чего от этой войны хочет Нестор?

— Не знаю.

— И я не знаю, — сказал Одиссей. — Именно это меня и пугает в нашем старце. Нестор для меня опаснее Агамемнона. Атрид умен, тщеславен, горд, властолюбив и точно знает, чего он хочет. Но все вокруг знают, чего он хочет, и, значит, Агамемнон предсказуем. То же, что желает для себя Нестор, для всех остальных остается загадкой, и, пока мы ее не разгадаем, пилосец непредсказуем. Многие склонны недооценивать пожилых людей. Старик, говорят они, одной ногой в Аиде. Чего от него ждать? Он может быть советчиком, мудрецом, человеком, с чьим мнением принято считаться, но мало кто ожидает, что этот старик способен хотеть чего-то и для себя.

— Извини, Лаэртид, но ты рассуждаешь о людях так, словно тебе предстоит сражаться против них, а не с ними плечом к плечу. Так говорят о врагах, но не о союзниках.

— Я не искал этого союза и не скрываю, что дал бы многое, лишь бы не оказаться на этой войне. Я видел Трою. Это обычный город, в котором живут нормальные люди. Единственная их вина в том, что они не захотели склонить головы перед Агамемноном.

— Ты сам ее склонил.

— Итака — маленький остров и не может себе позволить иметь такого врага, как Микены. Золотые щиты Агамемнона вырежут всех моих подданных в течение одного дня. Троя ни в чем не уступает Микенам. И я уважаю Приама и Гектора за то, что они сумели выбрать свободу.

— Тот, кто выбирает свободу, должен быть готов выбрать и смерть.

— Это верно, Викторид. Но я… я до сих пор не вижу в троянцах своих врагов. Единственный троянец, кого я действительно ненавижу, — это Парис. Именно он поджег костер, в котором мы все можем сгореть.

— Только Парис? А Елена?

— Я не воюю с женщинами, — сказал Одиссей.

— Но все знают, что похищение — лишь повод. Если бы не было Париса, Агамемнон придрался бы к чему-нибудь еще.

— Возможно, ему пришлось бы ждать случая много лет. А так… ты знаешь, я хочу, чтобы эта война поскорее закончилась. Неважно чем, главное, чтобы это произошло быстро. Мы победим? Хорошо, добудем славу и добычу. Мы проиграем? Тоже неплохо, великий город останется стоять, а Агамемнон получит щелчок по носу. Но я знаю, что боги смеются над моими надеждами. Эта война затянется надолго.

Вино мы допили в молчании.

Дэн

— Какого дьявола тут происходит?! — возопил Макс, едва мы просмотрели запись собрания.

— Нормальные парни, — сказал я, закуривая. — Собрались, поговорили.

— Поговорили? Кто дал право твоему Трэвису брать слово на этом собрании?

— Полагаю, он действовал по обстоятельствам.

— А кто дал ему право разглашать информацию об их будущем?

— Что-то я не помню такого момента.

— Он ясно дал всем понять, что война продлится десять лет.

— Это было сказано в шутку, — сказал я. — И все восприняли это как шутку. Они же смеялись.

— Он не должен говорить вообще. Он может сболтнуть что-нибудь еще.

— Расслабься, — посоветовал я.

— Одиссей не хочет воевать, это все знают. Он косил под сумасшедшего, теперь он строит из себя стратега и пытается навязать Агамемнону свою точку зрения. Но какого черта Трэвис его поддерживает?

— Потому что Одиссей прав. Троянский боевой флот в полной готовности.

— Но какого черта твой Алекс ему поддакивает? Кто дал ему право вмешиваться? Он что, хочет сорвать нам эту войну?

Я отметил в его высказывании словечко «нам», но виду не подал.

— Никто не сможет сорвать эту войну, — сказал я. — Разве что сам Зевс.

Как ни странно, отплытие греческого флота произошло довольно обыденно. Не было плохой погоды и жуткого шторма, и никто не требовал от Агамемнона принести в жертву собственную дочь. (Кстати, думаю, что, если бы от тирана потребовали такую жертву, он не колебался бы ни секунды.)

Ахейцы деловито свернули лагерь, погрузили свои пожитки на корабли, столкнули корабли в воду и отчалили в сторону Трои.

Кстати, богоравный Пелид настоял, чтобы в Троаду полковник Трэвис плыл на его корабле. Наверное, хотел использовать дар Алекса в своих целях.