Во имя отца и сына - [34]

- Ну вот еще, как маленькая. И не стыдно? - растерялся Коля. - Подумаешь! Ничего страшного не случилось. Ну поругают. Мало ли что бывает…

- Я к дедушке поеду, - всхлипывала Лада. - У него поживу. Меня послезавтра выпишут. Ты приедешь за мной, Коля, а? Приедешь? - С заплаканным лицом и округлившимися красными глазами, умоляюще глядевшими на Колю, она выглядела совсем ребенком.

- Ладно, приеду, - согласился он. - Только не валяй дурака, не маленькая. - И, покосившись на розы, добавил: - Цветы выбрось.

Лада закрыла влажные глаза и кивнула головой. И в ее мозгу вдруг всплыли дурацкие строки, прочитанные Мусой:

Хорошо быть собакою,

А неплохо и кисою…

Губы Лады зашевелились, казалось, эти слова вот-вот невольно сорвутся с ее уст, и брат услышит их. Она закусила до крови нижнюю губу.

ГЛАВА ПЯТАЯ. НЕ ПЛЮЙТЕ В ДУШУ

Климову нездоровилось: побаливала печень, покалывало под левой лопаткой. Но эта боль тревожила его меньше всего - к ней он привык, не обращал внимания. Гораздо хуже было то, что болела душа, а эту боль ничем не загасить. На днях к нему должна была приехать авторитетная комиссия и посмотреть проект памятника героям Курско-Орловской битвы, чтобы окончательно решить судьбу монумента. Петр Васильевич с волнением ждал комиссию, никуда не отлучался из мастерской. В любую минуту могли позвонить и сказать: "Встречай, едут!" Как вдруг в газете под рубрикой "Заметки писателя" появилась большая статья Макса Афанасьева, в которой резко критиковался проект этого памятника. Попутно в ней иронически говорилось о творческом методе Климова и ставился вопрос о нецелесообразности сооружения исторических монументов в наше время, тем более героям Отечественной войны, скромным людям, которым были чужды напыщенность и помпезность. Не лучше ли, спрашивал писатель, сохранить поле битвы в его первозданном виде: с траншеями, подбитой техникой, оружием?

На первый взгляд мысли автора казались заманчивыми, подкупающими. Но стоило всерьез задуматься, как сразу же обнаруживалось, что исходным пунктом в статье Макса Афанасьева было пренебрежительное отношение к подвигу народа. Не мог же он не знать, что время очень быстро сгладит следы войны. И тогда уж ничто не напомнит потомкам о героизме и мужестве отцов и дедов. Памятник же останется в веках как символ героического прошлого народа.

О статье Климов узнал по телефону от своего помощника Матвея Златова - плотно сбитого нестареющего человека, с бесшумной рысьей походкой и внимательным, всегда спокойным взглядом.

Доставка материалов, расчет с мраморщиками и гранитчиками, формовка и отливка скульптуры, транспортировка и прочее - все лежало на плечах Златова, незаменимого организатора-коммерсанта. За это его Климов ценил. И когда Златов, бывало, хворал и не приходил в мастерскую, Климов буквально зашивался, и слаженная работа творческой мастерской сразу приостанавливалась, угрожая хаосом. Нет, без Матвея Златова Климов был как без рук. И тот это отлично знал. Климов платил ему из собственного кармана двести пятьдесят рублей в месяц. Златов не жаловался, с него хватало. К тому же у него бывали еще и левые заработки, куда более солидные, чем тот, который он получал у Климова.

Златов кое-что соображал по части изобразительного искусства, особенно скульптуры. Вращаясь долгое время в кругу художников, прислушиваясь к разговорам, он поднатерся. Выдавая чужие мысли за свои, Матвей иногда даже высказывал свое мнение о произведениях. Златов был человеком весьма осведомленным о всех делах Союза художников, академии и других учреждений. Поэтому часто получалось так, что не Климов информировал Златова, а Златов - Климова. Информировал тенденциозно. Матвей не говорил неправды шефу, он просто замалчивал некоторые факты. В особенности, когда правда могла повредить интересам Златова. Он ревниво оберегал своего шефа от каких бы то ни было посторонних влияний, от нежелательных друзей. Климов полностью доверял ему, делился с ним не только творческими замыслами, но и многими сокровенными мыслями по житейским делам, спрашивал совета. В этих случаях Матвей осторожно, тонко предлагал различные варианты. Такая серьезность, степенность и неторопливость нравились Климову. В творческие дела скульптора Златов не вмешивался, не навязывал своего мнения, был беспристрастен. Во всяком случае, так казалось самому Климову.

Когда появилась статья Макса Афанасьева, Златов пришел в мастерскую злой и негодующий. С порога своим обычным тихим голосом он спросил сидящего в глубоком кожаном кресле Климова:

- Что ты решил делать с этим подонком?

Петр Васильевич понимал, что речь идет об Афанасьеве. Однако того, что Златов не только хорошо знаком с Максом, но и дружит с его отцом, он не знал. Климов коротко взглянул на Златова и ничего не ответил.

- Положение трудное, но не безвыходное. - Златов сел за письменный стол и положил руку на телефонную трубку. Можно было подумать, что у него есть выход. Стоит только кому-то позвонить - и все будет в порядке. У Климова повеселело на душе. Но Матвей не позвонил, а глядя поверх очков умными преданными глазами, сказал: