Во имя Истинно Великого - [2]

Я не стала слушать дальше. Слишком хорошо еще я помню тот день, когда, семь зим тому назад, первый раз услышала слово «инквизиция».

… Они пришли незадолго до рассвета.

Я проснулась с ощущением чего-то непоправимого, страшного. Страх вполз на сеновал, клубами утреннего тумана обволакивал мое тело. И из этого тумана вдруг медленно стала вырисовываться женская фигура.

— Мама… Мама… Это ты? Как ты меня напугала, — страх рассеялся, растаял, а фигура оказалась моей родной матерью.

— Это я, Я, доченька моя любимая, я, моя девочка, — мать подошла ко мне, наклонилась и посмотрела в глаза.

И страх вернулся.

— Мама, что случилось? — Что — то сдавило мне грудь, когтями оцарапало сердце.

— Ты не бойся, девочка моя, но тебе придется теперь жить с отцом.

— А ты?

— А я уеду… Но вот хочу тебе сказать, чтоб ты меня помнила, и никому не говорила о том, что я тебе расскажу сейчас. Пока еще ты маленькая девочка, и никто тобой не заинтересуется, но позже… Пройдет не так много времени, и ты поймешь, что немного отличаешься от остальных. И когда ты поймешь это, следуй по зову сердца, и никому не верь.

— Мама, не уходи…., - мне хотелось кричать, я не понимала, что происходит, и что мне теперь делать.

И тут вошли они.

— Я готова, святой отец, — громко сказала мать, — мы можем идти.

И она ушла. Ушла, между двумя священниками, растаяла, как призрак в тумане, а я смотрела ей вслед, не в силах пошевелиться.

А когда взошло солнце, соседские дети стали дразнить меня дочерью ведьмы.

Через три дня отец взял меня в город, и я снова увидела мать.

На главной площади города.

На костре.

Со всех ног я бросилась к дому Ульриха.

— Новый священник — инквизитор.

Я так и знал… — прошептал он, бледнея.

* * *

В соборе было тихо, лишь свечи тихонько потрескивали, освещая высокие стены. Ульрих стоял, подняв голову, и любовался игрою света и тени, когда почувствовал приближение священника.

— Добрый день, святой отец.

— И тебе добрый, сын мой — голос священника гулко отражался от стен. — Что ты делаешь здесь? — Ведь сейчас лето, и занятий нет.

— Я разговариваю с Господом, отец мой.

Ульрих смотрел на церковника, и в душе его были абсолютно противоречивые чувства. С одной стороны, он дико боялся этого мрачного инквизитора, животный, безотчетный страх перед той властью, которой обладал этот ничем не примечательный с виду человек, сжимал душу в маленький дрожащий комок.

А с другой стороны, Ульрих завидовал. Завидовал этой власти, этому могуществу, праву казнить и миловать любого, хоть короля, хоть бедняка.

— Так вот, мальчик мой, — продолжал тем временем инквизитор, не отводя глаз от лица мальчика, — я знаю, что у тебя есть дар видеть Силу. Можешь даже не пытаться отнекиваться, меня прекрасно научили распознавать как отмеченных ею, так и тех, кто просто способен видеть. А если это знаю я, то в скором времени могут узнать и другие.

Страх захлестнул все существо Ульриха, но он нашел в себе мужество не отвести взгляд. «Леара! Неужели он видел Силу в ней?» — пронеслось в его голове.

— И что же мне делать?

— Сын мой, у тебя два пути, и оба они связаны с костром: либо ты взойдешь на него сам, либо возведешь других. Колдун… — священник прищурился, — или инквизитор, вот твои пути. Решай.

* * *

Мне всегда нравилось смотреть, как уходящее за линию горизонта солнце красит кровью небо. Не знаю, откуда во мне это стремление любоваться окружающим. Атера говорит, что все это от безделья, но мне кажется, что будь жива моя мама, она бы поняла.

Мама… Как же мне тебя сейчас не хватает, твоего опыта в обращении с Силой не заменит мне ничто. Да, рядом со мной есть Ульрих, но даже он не может толком понять, что с нами твориться, и откуда все это идет. Периодически он вспоминает про какого-то Хозяина, но никогда не может объяснить, кого именно он имеет в виду, и мне подчас кажется, что этот неведомый и таинственный Хозяин — не что иное, как плод его воображения.

Я посмотрела на солнце. Кроваво-красный диск медленно сползал вниз, и падающие от травы тени становились все длиннее и длиннее.

— Вот ты где, — раздался над самым ухом радостный голос, — я тебя ищу весь вечер.

— Что случилось? — я с тоской глянула на небо. Мне не хотелось разговаривать.

По мере того, как Ульрих рассказывал мне о своей беседе с инквизитором, во мне нарастала злость. Да как он вообще может говорить со мной о том, чтоб стать одним из них? Он, который видел, как травили нас односельчане после смерти матери, он, единственный из детей, игравших со мной, он, знающий о Силе, умеющий ее видеть и не боящийся тех, кто ей обладает.

И собирающийся обратить эту силу против таких же, как я сама.

— Да пойми же ты, — его голос дрожал от возбуждения, — это власть. Это то, к чему мы с тобой стремимся. Казнить и миловать, держать людей в страхе, упиваться властью.

— Я не знаю, к чему тыстремишься. Мне нет никакой надобности упиваться чужим горем!

— Став Инквизитором, я смогу не только казнить, но и миловать. Спасать тех, кто наделен способностями, тех, кто сможет быть полезным. Сейчас я всего лишь послушник, но пойдя по пути Святой Инквизиции, смогу подняться на самый верх. — он подумал немного и продолжил. — И защитить, в случае необходимости, тебя.