Во имя Чести и России - [109]

– И это все? – удивленно развел руками Шах.

– Все, повелитель. Простому путешественнику сложно будет увидеть и узнать все, но для облеченного твоим доверием преград не будет.

– Я дам тебе грамоту, предъявление которой принудит любого моего сановника во всем тебе помогать, – пообещал Шах. – Только очень тебя прошу – не потеряй там свою голову. Иначе что же я буду делать без моего джинна?

– Джинны бессмертны, повелитель, – с поклоном отозвался Самум.

– Раз уж тебе ничего не нужно, то прими хотя бы в дар мой портрет, – сказал правитель и хлопнул в ладоши.

По его знаку в покои внесли большой портрет, написанный чудовищно бездарно. Художник, по-видимому, нисколько не задавался целью достигнуть сходства с оригиналом, а лишь отразить богатство одежд и оружия повелителя, черноту его глаз (вовсе не бывшими черными) и баснословную длинную бороды. На портрете она была еще длиннее, чем на самом деле, и, само собой, жгуче черной, без всякого признака седины.

– Благодарю тебя, повелитель, за этот дар! – с чувством сказал Самум, приложив руку к груди. – Отныне твой дорогой образ будет со мной во всех моих странствиях!

Эти слова явно понравились Шаху, и, растрогавшись, он заключил своего «джинна» в объятия, расцеловав и выразив сожаления, что тот так скоро лишает его своего общества.

Заручившись шахской грамотой, Самум уже на следующее утро выехал в Эривань, со дня на день ожидавшую русского штурма.

Персидские войска на русском фронте несли поражение за поражением. Под натиском армии Паскевича пал Сардарь-Абад, и теперь настала очередь Эривани – одной из главнейших цитаделей Персии. За последние четверть века русские трижды подходили к ее стенам – сперва под началом князя Цицианова, затем – генерала Гудовича. Последняя была отражена непобедимым Гассан-ханом, эриванским сардарем. Третий поход – под началом Бенкендорфа и сменившего его Красовского – был остановлен самой природой. Русские не выдержали испепеляющего климата, не позволившего продолжать осаду.

И, вот, снова закаленное в победительных боях войско подступило к древним стенам. А те – по-прежнему были высоки и крепки. По-прежнему сурово глядели грозные башни, щетинясь орудиями на нападающих. По-прежнему глубоки были наполненные водой рвы, окружавшие стены. По-прежнему защищал крепость Гассан-хан… Одного лишь не доставало – прежнего стойкого духа в жителях города. Измученные нуждой, смущенные победным громом русского оружия, они сдались бы без боя, если бы не Гассан-хан.

Этот отважный воин умел вселять мужество в людей. Гассан-хан был самым талантливым полководцем Персии. Он отлично проявил себя как в сражении с русскими, так и с турками. Именно ему за многие славные победы было пожаловано Шахом одно из главных персидских сокровищ – меч Тамерлана. Это оружие по легенде приносило победу всем своим владельцам. Многие пытались овладеть им, не исключая Наполеона, но персы ревниво берегли клинок, доказывающий их происхождение от великого завоевателя, и передали его в руки лишь своего достойного сына.

Самум довольно хорошо знал Гассан-хана, и для него ему не требовалась шахская грамота. Сардарь имел свои слабости и свои суеверия, а Самум умело потакал и тем, и другим.

В этот раз странник привез славному воину великолепные ножны из чистого золота, обильно украшенные драгоценными камнями, на которых талантливый мастер изобразил сцену одной из громких побед Гассан-хана. Сардарь принял дар благосклонно и тотчас поместил меч в идеально подошедшие ему ножны.

– Ты хорошо сделал, что приехал, Самум, – сказал полководец. – Один талисман у меня есть, – он любовно погладил клинок. – А ты будешь вторым!

– Гожусь ли я быть талисманом такого великого воина, как ты? – скромно отозвался странник. – Я ветер пустыни, далекий от грома битв.

– Ты колдун, Самум. Ты излечил моего сына от смертельного змеиного укуса.

– Я хорошо знаю медицину и только, – с поклоном отозвался Самум.

– Мне нравится твоя скромность, – кивнул Сардарь. – Но она не убеждает. Я хочу, чтобы ты остался в крепости до тех пор, пока мы не разобьем проклятых гяуров. Ведь мы разобьем их, не так ли?

Жгучие глаза Гассан-хана испытующе впились в странника.

– Ты знаешь, что я не предсказываю будущего. Это удел пророков-фанатиков, а я… Я лишь наблюдаю жизнь и отнимаю у нее ее секреты.

– Ты мудрец, Самум, потому и не говоришь о будущем. Но оно мне известно и без тебя. От этой крепости отступились Цицианов и Гудович. Уйдет и Паскевич. Или же будет уничтожен нами. А затем мы возвратим себе все, что отняли у нас русские.

– Твоя слава и твой меч дают все основания для уверенности в этом, – ответил Самум. – Хотя силы, стянутые русскими против Эривани, весьма внушительны и навряд ли уступают тем, что были под Сардарь-Абадом…

Этот легкий угол полководческой гордости заметно уязвил помрачневшего сардаря. Ведь никто иной, как он командовал гарнизоном павшей недавно крепости, и принужден был бежать из нее, дабы не попасть в плен. Практически чудом он успел добраться до Эривани прежде, чем русские заняли позиции у ее стен.

– Ты мудр, Самум, но не знаешь положения дел, – резко ответил Гассан-хан. – Не думай же, что я верю лишь в собственное счастье и помощь Тамерлана. Есть кое-что еще!