Во имя Чести и России - [101]

– Из всех встреч самое большое сокровище – это вы, Иван Иванович, – чистосердечно сказала Люба, зная точно, что в разговоре с этим человеком не нужно было искать каких-то слов, и можно и нужно говорить от сердца – так, как говорил он сам.

– Вы сами сокровище, Люба, – чуть улыбнувшись, откликнулся поэт. – Вы не знаете себе цены. И другие пока еще не знают. Но со временем узнают…

– Увы, я лишена каких-либо талантов.

– Неправда. Ваша душа талантлива. А это больше, чем какие-то видимые дары.

– Спасибо вам, дорогой Иван Иванович. Мне так хорошо было этим вечером… Как давно не было. Все последнее время мной владела тоска, от которой я не знала, как спастись. А сейчас чувствую, что она отступила.

– Я знаю, как вам трудно, Люба, знаю лучше, чем кто-либо. И потому очень прошу вас. Будьте мужественны, моя милая девочка. Такой, какой вы были всегда, какой я вас знаю и люблю.

– Я буду, Иван Иванович. Ведь я беру пример с вас… – откликнулась Люба, пожимая руку поэта.

Глава 6.

В Ашаракской битве Константин Стратонов был ранен персидской пулей в ногу. По счастью, пуля прошла навылет, не задев кости, но и эта «царапина» принудила его к лазаретной тоске. За все эти месяцы он впервые вспомнил это тягостное чувство. Все-таки тоска – непременно следствие праздности и неудельности… А когда чуть не каждый день над головой пули свистят, то тут не до тоски! Тут только поворачиваться успевай! А коли выдастся день мирный и покойный, так покуда отдохнешь и почистишься – не успеваешь заметить, как день тот пролетит.

Солдатская служба – конечно, не сахар. Но пожаловаться на обхождение ни со стороны однополчан, ни со стороны командиров Константин не мог. Его, государственного преступника, Алексей Петрович принял по приезде, как родного сына – усадил за свой стол, расспрашивал о брате. Впервые Константин увидел этого легендарного воина и сразу был покорен его спокойным величием, его простотой в обхождении. Да, Ермолов был суров и грозен – для врагов Отечества. И для тех, в ком он, справедливо или нет, таковых подозревал. Для солдат Алексей Петрович был настоящим отцом.

Константин немало жалел о замене Ермолова. Хотя, справедливости ради, к бывшим декабристам Паскевич относился нисколько не хуже, принимая их столь же радушно и ни в чем не чиня обид. А недавних заговорщиков становилось на Кавказе все больше. С началом войны они, разжалованные и ссыльные, стали просить Государя о переводе своем на Кавказ для искупления своего греха верной службой и, если приведется, кровью. Император подобные прошения большей частью удовлетворял, предоставляя оступившимся случай исправиться и вновь возвратиться в общество.

Встреча со старыми друзьями ободрила Константина, ибо они, как оказалось, ни в чем не винили его.

Но не о них были теперь его мысли. Через горы и долины мчались они стремительнее ветра – к Тифлису и дальше, дальше… Туда, где теперь находилась женщина, неотступно бывшая с ним все эти месяцы. Женщина, поселившаяся в его сердце и заполнившая оное собой.

Ее звали – Лаура… Ее отец происходил из знатного грузинского рода Алерциани, мать – армянка, семья которой перебралась в Грузию много лет назад. К родной сестре матери Нарине, жившей с мужем в Шуше, Лаура приехала погостить в начале 1826 года. Одинокие супруги любили племянницу, а потому их дом был для нее родным. Тетя Нарине хворала, и именно поэтому Лаура задержалась в Шуше дольше обычного…

Не заболей Нарине и вернись Лаура в родительское поместье, расположенное недалеко от Тифлиса, раньше – может, и не встретил бы ее бывший корнет Стратонов. Хотя говорят, что если судьбе угодно свести двух людей, то она уж непременно изыщет к тому способ.

Так уж случилось, что именно в Шушу был направлен Константин по прибытии своем на Кавказ. Эта карабагская крепость была большей частью населена магометанами, хотя армян оставалось в ней еще много. Она была известна окрест богатой культурной жизнью: литературой, музыкой, архитектурой… В XVIII веке здесь жил и творил знаменитый поэт и визирь карабагского ханства Молла Панах Вагиф. Его стихи легли в основу многих народных песен и привлекали исполнителей мугамов. Еще в конце XVIII – начале XIX века в Шуше образовалась школа мугамата, состоявшая из нескольких творчески индивидуальных школ, во главе которых стояли крупные исполнители-мугаматисты (ханенде). Школа эта славилась далеко за пределами Шуши. Равно славились и мастера-ханенде, чьи песни почти безумолчно раздавались в крепости.

Хотя Константин не понимал языка, на котором они исполнялись, но, имея природную тягу к музыке, любя хорошую песню, все-таки был очарован «поющим городом», незнакомыми музыкальными инструментами, чужими, но интересными мотивами.

Постигать эту оригинальную культуру пришлось, однако, недолго.

Едва ступив в русские пределы, Аббас-Мирза двинул свои полчища к Шушинской крепости. Войсками в Карабагской провинции командовал сподвижник самого Цицианова и герой ахалкалакского боя полковник Иосиф Антонович Реут. Старый воин давно предвидел возможность вторжения и не раз доносил Ермолову о стягивающихся к границе персидских войсках, о лазутчиках, наводнивших провинцию. Алексей Петрович пересылал донесения в столицу, но там не ждали войны и не обращали на них внимания. Все же Ермолов усилил Шушу, прислав туда роту егерей, в числе которых был и Константин.