Во главе двух академий - [38]

).

Публикуя отрывок из этого «Розыскного дела», редактор «Русского архива» П. И. Бартенев делает интереснейшее примечание. Ссылаясь на свидетельство сына Княжнина, Бартенев утверждает, что Дашкова напечатала «Вадима», вполне понимая его опасное содержание, так сказать, в пику Екатерине.

«Со своей стороны заметим, что в то время, когда отсекли голову Людовику XVI, когда властвовал Робеспьер и яростно волновалася Польша, со стороны императрицы Екатерины II… было настоятельным долгом благоразумия зорко следить за наставлением словесности; тем более что в этом случае замешана была кн. Дашкова, за действиями которой Екатерина должна была постоянно присматривать, зная по опыту ее пылкий и решительный характер. Сын Княжнина… прямо говорит, что княгиня напечатала „Вадима“ из-за какого-то неудовольствия с государыней. Следовательно, тут примешались личные счеты Екатерины с неумеренным президентом Академии…»[123]

«Не читала», «недоглядела», «проскочило», «да что тут такого!» — все это были отговорки. Дашкова всегда понимала, что делает, хоть и не всегда отдавала себе отчет в последствиях.

Дашковой все тяжелей в «туманной столице». Она «чувствует себя совершенно одинокой в этой среде, которая становится ей с каждым днем противней».

В 1794 г. ей дают разрешение на двухгодичный отпуск. Официальной отставки Дашкова не получила, но фактически это была отставка.

Она едет в Таврический дворец для прощания. Императрица рассталась с Дашковой с уязвившей ту холодностью.

П. В. Завадовский писал А. Р. Воронцову в деревню: «Княгиня, твоя сестра, собирается к маю месяцу, чтоб оставить столицу. Отнюдь ею не дорожат, потому и разумно располагается…»[124]

*

Если от Серпухова поехать направо и, удержавшись от соблазна повернуть на Тарусу, столь притягательную нерасторжимостью своей связи с именами Марины Цветаевой и Константина Паустовского, продолжить путь прямо, к городу молодой науки Протвину, а за Протвином переправиться через Протву, то можно попасть в Троицкое.

Любой житель поселка вызовется быть проводником по дашковским местам: имя Дашковой здесь хорошо известно. Вам покажут церковь, где похоронена Екатерина Романовна, обелиск на четырех мраморных шарах, один из тех, которые принято было в те годы ставить в помещичьих усадьбах в честь Екатерины II, в художественном отношении малопримечательный, сохранившиеся белокаменные ворота… Должно быть, дом был расположен очень живописно: река здесь делает петлю, она вероятно, почти опоясывала усадьбу, стоявшую на крутом высоком берегу. Парк спускается вниз несколькими ярусами. Вам покажут и насыпной холм, сделанный по приказу Дашковой. Пока холм не зарос лесом, с него должно быть, хорошо просматривалась дорога. Дашкова будто любила подолгу сиживать здесь.

Может быть, втайне она еще ждала курьера из Петербурга, повеления вернуться в Академию… Никто за ней не ехал.

«Но такие натуры не складывают рук в 50 лет с чем-нибудь и в полном обладании сил, — справедливо утверждает Герцен. — Дашкова делается отличной хозяйкой, строит домы, чертит планы и разбивает парки. В ее саду не было ни одного дерева, ни одного куста, который бы она не посадила или которому бы она не отвела места. Она отстроила четыре дома и с гордостью говорит, что мужики ее одни из богатейших в околодке».[125]

В 1796 г. Екатерина II умерла. Новый император Павел I не замедлил доказать, что помнит отношение Дашковой к его отцу, Петру III. Дашкова получает указ об отставке от всех должностей и повеление жить в деревне, где и вспоминать события 1762 г. А через несколько дней Екатерина Романовна была разбужена в три часа ночи новым приказом Павла, присланным с нарочным: немедленно покинуть подмосковную деревню и ехать с семьей в Новгородскую губернию, где и ждать дальнейших распоряжений.

В зимнюю стужу, с трудом достав проводника, знающего, куда ей надлежит ехать, Дашкова отправилась в ссылку, окруженная царскими шпионами. Временный московский губернатор Архаров доносил Павлу, что послал вслед за Дашковой «испытанной верности и расторопности штата полицейского титулярного советника Иевлева для примечания и малейших ее движений».

Она селится в захолустье, в маленькой деревеньке сына, в крестьянской избе, затерянной в северной части Новгородской губернии; мимо окон гонят ссыльных из Петербурга в Сибирь…

«…Сколько раз я благодарила создателя, что была избавлена от обязанности являться при дворе в царствование Павла, — читаем мы в „Записках“. — Сколько мне пришлось бы перенести горя и тревоги, так как природа отказала мне в искусстве притворяться, столь необходимом при общении с государями и еще более с их приближенными, и на лице моем ясно отражались отвращение, презрение и негодование, волновавшие мою душу…»

Дашкова рассказывает о том, как проводила она, привыкшая к деятельной жизни, долгие зимние вечера в ссылке. Книг и бумаги было мало, и княгиня занимала себя тем, что рисовала на белом деревянном столе деревенские пейзажи, то, что она видела за низким избяным окном. Когда стол оказывался весь зарисованным, картины тщательно смывали и соскабливали, и можно было рисовать снова.