Во Флоренах - [47]
Бурлаку встает. Никаких записей у него нет.
— Товарищи! Мы знаем, что пролетарская революция в Китае…
— Революция в Китае вовсе не пролетарская, — прерывает его Мика Николаевна.
— Ведь я молчал, когда вы говорили, — сердится он. — Прошу меня не перебивать.
— А если ты чепуху говоришь… — возражает Штефэнукэ.
— Степан Антонович, мне не дают отвечать!
Я прошу слушателей записывать, с чем они не согласны, а потом выступить. Бурлаку между тем откашливается, набираясь духу. Проводит рукой по волосам. Снова откашливается и уже увереннее продолжает:
— Все народы идут по ленинскому пути. Вступил на этот путь и китайский народ…
— Товарищ Бурлаку, вы прочли в журнале «Большевик» две статьи, которые я рекомендовал?
— А разве без них, Степан Антонович, нельзя знать историю нашей партии?
Это уже не первый раз Бурлаку не готовится к семинару. Но он искренне убежден, что все и так знает, что к нему зря придираются.
— Кто может ответить на поставленный мной вопрос?
— Разрешите мне, Степан Антонович. — Оня Патриники, словно школьник, поднимает руку.
— Пожалуйста! — Я ловлю на себе взгляд раздосадованного Бурлаку: не дают говорить, а потом еще обвиняют.
Оня Патриники открывает тетрадь. Отвечая, он обращается лично ко мне, будто в классе никого больше нет. Простым крестьянским языком излагает он мысли Ленина о буржуазно-демократическом характере революции 1905 года, о пролетариате и крестьянстве, как движущих силах ее и о руководстве рабочего класса. Такая же революция произошла и в Китае, — говорит Оня Патриники, — только там она была еще и антиимпериалистической. А товарищ Сталин в 1926 году уже предвидел, какой будет китайская революция. Патриники цитирует Мао Цзедуна и анализирует народно-демократический характер государственного режима в Китае…
Владимиру Ивановичу не сидится: он то снимает и надевает очки, то привстает со своего места от волнения. Трудно поверить, что это тот самый Оня Патриники, который так недавно учился у него в кружке ликвидации безграмотности. Вот так штука! Говорит, как пропагандист! Правда, местами немного запинается, но мыслит ясно, правильно. Видно, что в политике он силен. Как же Владимиру Ивановичу не гордиться таким учеником!
Видите, дорогой товарищ Бурлаку, Оня знает больше вас. Потому что интересуется. Сколько раз в течение одной этой недели он обращался ко мне с самыми разнообразными вопросами. А вы?
Но мы еще с вами потолкуем.
После семинара прошу Бурлаку остаться. Он садится на стул, принимает независимую позу, закуривает папиросу. Но я все же чувствую, что ему неловко. Он, конечно, догадывается, зачем я задержал его.
— В школе курить не полагается, — говорю я сухо. Мое замечание Бурлаку принимает с иронической улыбкой, но папиросу все-таки гасит. Я начинаю прямо… Почему он не занимается, почему не готовится к семинарам? Теоретическая подготовка ему необходима. А где он может ее получить, как не в партийной школе? Тут все — лекции, литература по любому вопросу, семинары… Нужно только желание. Когда что-нибудь не ясно, он может спросить у меня. Я никогда не откажусь помочь.
Бурлаку трет лоб, он, конечно, понимает, что сегодня опростоволосился. И все-таки не сдается.
— Я в помощи не нуждаюсь, Степан Антонович. Сам умею читать.
В таком случае, почему же он не читает? Почему не делает конспектов? Мне стыдно за него. Кандидат партии, а на семинар приходит неподготовленный. Что он думает делать дальше? Ведь, наверно, собирается подать заявление о приеме в члены партии. А с такой подготовкой…
— Времени нет, Степан Антонович. Работаю днем и ночью. Когда мне еще заниматься!
— Конечно, ссылки на занятость… А у Штефэнукэ разве меньше хлопот? И все-таки…
— Так-то оно так. Да знаете, стоит мне только открыть книгу, сейчас же что-нибудь да стрясется… В сельсовете неприятности, в кооперативе неполадки… Но, честное слово, больше я уже не ударю лицом в грязь.
Посмотрим.
Я не выспался, устал, но настроение у меня хорошее. Сегодня все село на народной стройке. Утром я был там, у Рукава. Даже не успел поесть перед уроками. Теперь, после работы, я наскоро закусываю и опять отправляюсь на стройку.
Может, и Андрей Михайлович пойдет? Попытка — не пытка. Захожу к нему в кабинет.
— Степан Антонович! — Голос его звучит торжественно. — Хорошая весть…
Что такое?
Нет, без могарыча он не скажет. Весть очень хорошая. Он кладет руку мне на плечо, улыбается, как доброму приятелю: дело, мол, стоющее!.. Ну что Ж, могарыч так могарыч!
Нашелся Санду! Андрею Михайловичу только что звонили из милиции. Мальчик здоров, но где он находится, не сказали. Директор считает, что Санду лучше там и остаться, на новом месте. И для школы меньше хлопот. А то опять… что-нибудь может приключиться из-за этой мачехи!
Почему слова Андрея Михайловича так неприятно действуют на меня? Ведь я не первый день его знаю! Он всегда так поступает, всегда старается перестраховаться. Только бы нельзя было к нему придраться. Впрочем мне сейчас не до Андрея Михайловича. Санду нашелся! Какая радость! Сейчас я неспособен сердиться. Предлагаю Андрею Михайловичу пойти со мной к Рукаву. Да где там! У него работы по горло…
Камило Хосе Села – один из самых знаменитых писателей современной Испании (род. в 1916 г.). Автор многочисленных романов («Семья Паскуаля Дуарте», «Улей», «Сан Камило, 1936», «Мазурка для двух покойников», «Христос против Аризоны» и др.), рассказов (популярные сборники: «Облака, что проплывают», «Галисиец и его квадрилья», «Новый раек дона Кристобито»), социально-бытовых зарисовок, эссе, стихов и даже словарных трудов; лауреат Нобелевской премии (1989 г.).Писатель обладает уникальным, своеобразным стилем, получившим название «estilo celiano».
Не только в теннис играют парой. Супружеская измена тоже может стать парной игрой, если в нее захотят сыграть.
Сборник Хемингуэя "Мужчины без женщин" — один из самых ярких опытов великого американского писателя в «малых» формах прозы.Увлекательные сюжетные коллизии и идеальное владение словом в рассказах соседствуют с дерзкими для 1920-х годов модернестическими приемами. Лучшие из произведений, вошедших в книгу, продолжают биографию Ника Адамса, своебразного альтер эго самого писателя и главного героя не менее знаменитого сборника "В наше время".
«Грустное и солнечное» творчество американского писателя Уильяма Сарояна хорошо известно читателям по его знаменитым романам «Человеческая комедия», «Приключения Весли Джексона» и пьесам «В горах мое сердце…» и «Путь вашей жизни». Однако в полной мере самобытный, искрящийся талант писателя раскрылся в его коронном жанре – жанре рассказа. Свой путь в литературе Сароян начал именно как рассказчик и всегда отдавал этому жанру явное предпочтение: «Жизнь неисчерпаема, а для писателя самой неисчерпаемой формой является рассказ».В настоящее издание вошли более сорока ранее не публиковавшихся на русском языке рассказов из сборников «Отважный юноша на летящей трапеции» (1934), «Вдох и выдох» (1936), «48 рассказов Сарояна» (1942), «Весь свят и сами небеса» (1956) и других.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
`Я вошел в литературу, как метеор`, – шутливо говорил Мопассан. Действительно, он стал знаменитостью на другой день после опубликования `Пышки` – подлинного шедевра малого литературного жанра. Тема любви – во всем ее многообразии – стала основной в творчестве Мопассана. .