Во Флоренах - [21]
— Комиссия, конечно, проделала техническое дело, — продолжает Бурлаку. — Так-то оно так. Но я три ночи не спал после этого. Да, да, не спал, а сидел с карандашом в руке и считал. Ты даже не представляешь себе, Степан Антонович, какую экономию рабочих рук, транспорта и многого еще дает это объединение.
— Не стоило лишать себя сна, товарищ Бурлаку! Об этом во всех газетах пишут.
— Пишут! — прерывает меня Бурлаку. — Ну, а что выиграл на этом наш собственный колхоз тоже пишут? А о перспективах его не надо думать? Я все точно высчитал. И знаешь, к чему я пришел? — с воодушевлением восклицает он. — У нас есть все для того, чтобы построить город.
— Какой такой город?
Бурлаку даже не замечает моего удивления. Он встает и начинает большими шагами ходить по комнате. Лицо его освещено радостью.
— Да, город, — отвечает он мне. — Настоящий сельскохозяйственный город. От вершины холма через всю Кэприуну. Город будет, как шахматная доска, разбит на кварталы. Прямые улицы. В центре — пруд. Электричество. Асфальт. Трамвай. Театр. Год-два — и готово. Ведь как это будет замечательно! Поддержишь меня, Степан Антонович, а? Мы с тобой всем докажем, какое это хорошее дело. Справимся! Ничего.
— Да, но мне кажется, товарищ Бурлаку, что нам еще рано браться за строительство города, — возражаю я, несколько опомнившись от его натиска. — У колхоза есть более неотложные нужды…
Бурлаку смотрит на меня непонимающими глазами, а потом начинает сердиться.
— Так холодно может рассуждать только человек, который не любит деревни, — с запальчивостью произносит он. — Нам виднее, в чем мы нуждаемся. Вы городской человек и смотрите на нас свысока.
— Спасибо на добром слове! — спокойно говорю я. — Но вы, товарищ Бурлаку, все-таки хорошенько подумайте, прежде чем выступить со своим проектом. Что касается меня, то я буду поддерживать предложение Они Патриники. Мне кажется, что именно это и необходимо в первую очередь нашему колхозу.
— Какое предложение?
— Напрасно вы забываете о разумных предложениях колхозников. Ведь он с вами беседовал. Оня предлагает немедленно приступить к строительству электростанции. С этим мы, действительно, оправимся. Электростанция даст возможность механизировать все работы и улучшить быт колхозников. А насколько вырастет продуктивность колхоза, трудно даже предвидеть…
Лицо Бурлаку мрачнеет. Он молча сидит на диване, уронив свои огромные руки на колени. Вид у него усталый, и вся его мощная фигура выражает сейчас какую-то детскую беспомощность. У меня дрогнуло сердце, и я замолкаю.
Бурлаку встает, отпирает дверь и идет к окну. Я понимаю, что ему сейчас лучше остаться одному.
Небо ясное. Тень моя, длинная-длинная, тянется к востоку. Несмотря на позднюю осень, солнце греет, как весной. У подножья холма, там, где скрещиваются дороги, меня окликают:
— Степан Антонович!
Это Аника. Коротенькая юбка из синего крепдешина очень идет ей. В туфельках на высоком каблуке она кажется почти одного роста со мной. Лицо у нее полное, круглое. На вздернутом носике несколько крапинок веснушек. Она встречает меня с милой улыбкой, как хорошего знакомого.
Мы идем рядом. Аника благодарит меня за книгу, которую я прислал ей с Гордей.
— Я бы хотела поговорить с вами о ней, я о многом хочу поговорить, Степан Антонович, но в другой раз. А теперь можно вас спросить о чем-то? Только не сердитесь на меня, Степан Антонович, хорошо?
— Нет, не буду сердиться.
— Тогда скажите мне, Степан Антонович, откуда Штефэнукэ мог узнать, что это я рассказала вам о его свинье?
— А он знает?! Неужели вы можете подозревать, что я уведомил его об этом?
Она отвечает не сразу:
— Вы могли не ему рассказать, а другим.
— Поверьте моему слову. Я ни одному человеку не говорил. Только в газету написал заметку, но вашего имени там не упомянул.
— Я верю вам, Степан Антонович, — веселеет Аника. — Да я и не боюсь его, — смеется она.
— Может, он вам причиняет какие-нибудь — неприятности? Скажите, Аника, не стесняйтесь!
— Да нет, но чепуху какую-то городит. Третьего дня пришел на ферму, стал ко всему придираться. Не знает, что и придумать… И свиньи, мол, не набирают жиру, и корм без пользы пропадает. И пошел, и пошел… Мне только жаль, — с огорченным видом говорит Аника, — что все это случилось именно сейчас…
— А почему сейчас хуже, чем в какое-либо другое время? — не понимаю я.
— Да ведь я вам рассказывала, что хочу попросить правление колхоза отпустить денег на покупку свиней хорошей породы.
— Ну, и очень хорошо. Покупайте на здоровье. Кто вам мешает?
— Да он же, Штефэнукэ. Злится на меня. Говорит теперь, что раньше нужно приобрести коров лучшей породы.
«Хорош гусь, — думаю я. — Мстит девушке за критику. И как мстит? В ущерб колхозу!»
— Но так я ему и сдамся! Он думает — раз-два и готово. Вот уж нет! — с задором говорит она.
— Вы комсомолка, Аника?
— Да. С прошлого года.
— Вот и действуйте смело! Режьте правду-матку прямо в глаза. Не смотрите, что Штефэнукэ — председатель колхоза. Критика ему будет только на пользу.
Мы подходим к клубу.
— Мне еще о многом нужно с вами поговорить, Степан Антонович.
— Пожалуйста, я рад буду, Аника… — отвечаю я.
Камило Хосе Села – один из самых знаменитых писателей современной Испании (род. в 1916 г.). Автор многочисленных романов («Семья Паскуаля Дуарте», «Улей», «Сан Камило, 1936», «Мазурка для двух покойников», «Христос против Аризоны» и др.), рассказов (популярные сборники: «Облака, что проплывают», «Галисиец и его квадрилья», «Новый раек дона Кристобито»), социально-бытовых зарисовок, эссе, стихов и даже словарных трудов; лауреат Нобелевской премии (1989 г.).Писатель обладает уникальным, своеобразным стилем, получившим название «estilo celiano».
Не только в теннис играют парой. Супружеская измена тоже может стать парной игрой, если в нее захотят сыграть.
Сборник Хемингуэя "Мужчины без женщин" — один из самых ярких опытов великого американского писателя в «малых» формах прозы.Увлекательные сюжетные коллизии и идеальное владение словом в рассказах соседствуют с дерзкими для 1920-х годов модернестическими приемами. Лучшие из произведений, вошедших в книгу, продолжают биографию Ника Адамса, своебразного альтер эго самого писателя и главного героя не менее знаменитого сборника "В наше время".
«Грустное и солнечное» творчество американского писателя Уильяма Сарояна хорошо известно читателям по его знаменитым романам «Человеческая комедия», «Приключения Весли Джексона» и пьесам «В горах мое сердце…» и «Путь вашей жизни». Однако в полной мере самобытный, искрящийся талант писателя раскрылся в его коронном жанре – жанре рассказа. Свой путь в литературе Сароян начал именно как рассказчик и всегда отдавал этому жанру явное предпочтение: «Жизнь неисчерпаема, а для писателя самой неисчерпаемой формой является рассказ».В настоящее издание вошли более сорока ранее не публиковавшихся на русском языке рассказов из сборников «Отважный юноша на летящей трапеции» (1934), «Вдох и выдох» (1936), «48 рассказов Сарояна» (1942), «Весь свят и сами небеса» (1956) и других.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
`Я вошел в литературу, как метеор`, – шутливо говорил Мопассан. Действительно, он стал знаменитостью на другой день после опубликования `Пышки` – подлинного шедевра малого литературного жанра. Тема любви – во всем ее многообразии – стала основной в творчестве Мопассана. .