Во дни Пушкина. Том 1 - [142]
– Я недавно перечитывал от нечего делать «Почту духов»… – поднимая свою белую, тяжелую голову, сказал И.А. Крылов. – Словно и недавно все это было, а языка не узнаешь… И кто решился бы теперь назвать журнал: «Почта духов, или Ученая, нравственная и критическая переписка арабского философа Маликульмулька с воздушными и подземными духами»?.. Я помню особливо Рахманинова, который усердно работал в нем и у которого глаза кровью наливались, если кто-нибудь осмеливался не соглашаться хоть в чем-нибудь с Вольтером…
– Литература наша за последние годы вообще шагнула вперед невероятно, – томно, по случаю болезни, сказала Елизавета Марковна. – Давно ли наш Карамзин писал о сельской жизни в таких выражениях: «Уже стада рассыпались вокруг холмов, уже блистают косы на лугах зеленых, поющий жаворонок вьется над трудящимися поселянами и нежная Лавиния приготовляет завтрак своему Палемону…»
Взорвался веселый хохот:
– Действительно!..
– Но вы напрасно думаете, Елизавета Марковна, что Карамзин уже окончательно умер, – с улыбкой заметил Александр Иванович Тургенев, жирненький бонвиван, который с либералистами был либералист, а с лицами власть имеющими вполне основательный мужчина. – Недавно был я в Киеве и заглянул к своей тетушке, которая играет там не последнюю скрипку… И она, читая мне одно письмо свое, пустила фразу о четырнадцатом декабря: «Лишь только разъяренная Фортуна обратит на человека свой суровый взгляд…» – что-то такое в этом роде. Я засмеялся: «Тетушка, кто же пишет теперь так?! Почитайте хоть «Онегина»… Она смерила меня взглядом с головы до ног: «А как же ты мне прикажешь писать, племянничек? Никаких твоих Онегиных я не знаю и знать не желаю, но твердо знаю, что в моем положении подлым штилем мне выражаться не пристало: чем-нибудь от моей Палашки должна же я отличаться…»
Опять взорвался хохот…
Пушкин с Анной Петровной поднялись на террасу. Крылов, тяжелый, как всегда, малоопрятный, поднял к ним навстречу свое умное, обрюзгшее лицо.
– Ну что, дедушка? Каков наш Мицкевич-то? А? – спросил Пушкин.
– Да что уж и говорить… – невозмутимо отвечал старик. – Одно слово: хват!
За Крыловым стояло уже сорок лет литературной работы. Слава его покоилась уже на граните. И умный и хитрый старик, выбившийся наверх из самой черной нищеты, цену знал и себе, и людям, умел сходить с козыря и не смущался ни перед кем. Раз на Невском он встретился с Николаем.
– А давно не видал я тебя… – сказал царь.
– Да, – спокойно отвечал Крылов, живший в императорской публичной библиотеке. – А, кажись, соседи, ваше величество…
Его лень, обжорство и неопрятность вошли в пословицу. Раз у Олениных заметили, что Крылов что-то насупился.
– Что с вами, дедушка? – спросила его Варя, его любимица.
– Беда! – махнул тот рукой. – Надо ехать в Зимний на маскарад, а я не знаю, как одеться…
– А вы бы, дедушка, помылись, побрились, оделись бы чистенько, вот вас никто и не узнал бы… – посоветовала бойкая девочка.
Это было не в бровь, а в глаз, и грузный старик развеселился.
– А я после чтения моего «Бориса Годунова» у Перовских заметил, что вам моя трагедия не понравилась, – сказал Пушкин. – Признайтесь, что пьеса нехороша…
– Почему же нехороша? – спокойно пыхнул старик своей вечной сигарой. – Я лучше вам поучение одно по этому поводу расскажу. Один проповедник восхвалял Божий мир и утверждал, что все так создано, что лучше и не надо. И вдруг подходит к нему горбатый: не грешно ли, говорит, тебе в моем присутствии утверждать, что все в мире прекрасно? Посмотри на меня…
– Так что же? – возразил ему проповедник. – Для горбатого и ты очень хорош…
– О!.. О!.. О!.. – раздалось вокруг укоризненно.
– Оч-чень хорошо! – весело воскликнул Пушкин и бросился обнимать старика.
– Нет, нет, нет, и на солнце есть пятна! – наседали на улыбавшегося Жуковского две дамы. – Нет, и ваш Пушкин грешит иногда… Почитайте, как в четвертой главе описывает он волнения Татьяны. «Пышет бурно… В ней тайный жар, ей душно, дурно…» Пышет бурно – фи!..
Красавица А.О. Россетт одобрительно захлопала своими маленькими ручками и стрельнула черными, огневыми глазами по смеющемуся Пушкину.
Тот в притворном отчаянии схватился за голову.
– De grâce, mesdames, de grâce![96] Довольно литературы, к черту литературу!.. Михайла Иванович, спасите меня! – крикнул он Глинке, молодому, но уже прославившемуся композитору. – Вы наш Орфей, зачаруйте вашей музыкой эту ярость…
– Всячески рад служить великому поэту…
Маленький, коренастый, широкоплечий, с каким-то дерзким хохлом на лбу, Глинка, несмотря на свои двадцать три года, держался уже с полной уверенностью. Два года тому назад он выпустил свой романс на слова Баратынского «Не искушай меня без нужды…» И сразу завоевал себе прочную популярность в гостиных. Он и сам считал этот романс своим первым удачным произведением.
– Музыки, музыки!.. Михайла Иванович!..
В звонком белом зале зарокотал рояль и поднялись два прелестных женских голоса:
Рябой, с вытекшим от оспы глазом, Гнедич, полтавец, тоже с великим трудом пробившийся на видное место в литературе и теперь заканчивавший перевод «Илиады», вышел с Крыловым в сад отдохнуть от всего этого шума.
Роман "Казаки" известного писателя-историка Ивана Наживина (1874-1940) посвящен одному из самых крупных и кровавых восстаний против власти в истории России - Крестьянской войне 1670-1671 годов, которую возглавил лихой казачий атаман Степан Разин, чье имя вошло в легенды.
Впервые в России печатается роман русского писателя-эмигранта Ивана Федоровича Наживина (1874–1940), который после публикации в Берлине в 1923 году и перевода на английский, немецкий и чешский языки был необычайно популярен в Европе и Америке и заслужил высокую оценку таких известных писателей, как Томас Манн и Сельма Лагерлеф.Роман об одной из самых загадочных личностей начала XX в. — Григории Распутине.
Иван Фёдорович Наживин (1874—1940) — один из интереснейших писателей нашего века. Начав с «толстовства», на собственном опыте испытал «свободу, равенство и братство», вкусил плодов той бури, в подготовке которой принимал участие, видел «правду» белых и красных, в эмиграции создал целый ряд исторических романов, пытаясь осмыслить истоки увиденного им воочию.Во второй том вошли романы «Иудей» и «Глаголют стяги».Исторический роман X века.
Покорив Россию, азиатские орды вторгаются на Европу, уничтожая города и обращая население в рабов. Захватчикам противостоят лишь горстки бессильных партизан…Фантастическая и монархическая антиутопия «Круги времен» видного русского беллетриста И. Ф. Наживина (1874–1940) напоминает о страхах «панмонгольского» нашествия, охвативших Европу в конце XIX-начале ХХ вв. Повесть была создана писателем в эмиграции на рубеже 1920-х годов и переиздается впервые. В приложении — рецензия Ф. Иванова (1922).
К 180-летию трагической гибели величайшего русского поэта А.С. Пушкина издательство «Вече» приурочивает выпуск серии «Пушкинская библиотека», в которую войдут яркие книги о жизненном пути и творческом подвиге поэта, прежде всего романы и биографические повествования. Некоторые из них были написаны еще до революции, другие созданы авторами в эмиграции, третьи – совсем недавно. Серию открывает двухтомное сочинение известного русского писателя-эмигранта Ивана Федоровича Наживина (1874–1940). Роман рассказывает о зрелых годах жизни Пушкина – от Михайловской ссылки до трагической гибели на дуэли.
«Душа Толстого» — биографическая повесть русского писателя и сподвижника Л. Н. Толстого Ивана Федоровича Наживина (1874–1940). Близко знакомый с великим писателем, Наживин рассказывает о попытках составить биографию гения русской литературы, не прибегая к излишнему пафосу и высокопарным выражениям. Для автора как сторонника этических взглядов Л. Н. Толстого неприемлемо отзываться о классике в отвлеченных тонах — его творческий путь должен быть показан правдиво, со взлетами и падениями, из которых и состоит жизнь…
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.
Федотов Георгий Петрович (1886–1951), историк-медиевист, культуролог, публицист, в центре размышлений которого судьба России. Федотов принадлежит к направлению христианского гуманизма, идущего в философии от В. Соловьева. С 1925 г. в эмиграции; преподаватель Богословского института в Париже (1926–1940), с 1946 г. — в Святовладимирской симинарии в США.Статья печатается по: Федотов Г. П. Новый град. Нью-Йорк, 1952. С. 243–268. Впервые: Совр. записки. Париж. 1937. Т. 63.Пушкин в русской философской критике. Конец XIX — первая половина XX вв.
Чем лучше мы знаем жизнь Пушкина, тем глубже и точнее понимаем смысл его творений. Вот главная причина, которая уже в течение нескольких поколений побуждает исследователей со всей тщательностью изучать биографию поэта. Не праздное любопытство, не желание умножить число анекдотических рассказов о Пушкине заставляет их обращать внимание и на такие факты, которые могут показаться малозначительными, ненужными, а иногда даже обидными для его памяти. В жизни Пушкина малозначительного нет. Мелкая подробность позволяет порой по-новому понять и оценить всем известный стих или строчку пушкинской прозы.
Эта книга впервые была издана в журнале «Северный вестник» в 1894 г. под названием «Записки А.О. Смирновой, урожденной Россет (с 1825 по 1845 г.)». Ее подготовила Ольга Николаевна Смирнова – дочь фрейлины русского императорского двора А.О. Смирновой-Россет, которая была другом и собеседником А.С. Пушкина, В.А. Жуковского, Н.В. Гоголя, М.Ю. Лермонтова. Сразу же после выхода, книга вызвала большой интерес у читателей, затем начались вокруг нее споры, а в советское время книга фактически оказалась под запретом. В современной пушкинистике ее обходят молчанием, и ни одно серьезное научное издание не ссылается на нее.
В очередную книгу серии включены два романа о важных событиях в жизни великого поэта. Роман известного советского писателя С.Н. Сергеева-Ценского (1875–1958), вышедший в 1933 г., посвящен истории знакомства и женитьбы Пушкина на Наталье Николаевне Гончаровой. Роман русского поэта-футуриста В.В. Каменского (1884–1961), изданный в 1928 г., рассказывает о событиях, приведших к трагической дуэли между великим русским поэтом Александром Пушкиным и поручиком бароном Жоржем де Геккерном-Дантесом.