Во что я верую - [80]
Итак, с самого начала история Ноя достигает уровня того, что станет одной из черт Искупления. Возникает необходимость в отборе, в отделении, на первом, примитивном этапе, плевел от пшеницы (людям, жившим с 12 000 до 9 000 г. до Р.Х., т. е. в эру эпипалеолита, потребовалось, стало быть, три тысячелетия для того, чтобы научиться делать это надлежащим образом); в отделении скверных помыслов от благих. Такой отбор совершается внутри каждого из нас. Внутри времени отбирается то, чему суждено пребывать в Вечности. Так вот, Потоп следует отнести к самой отдаленной археологии спасения[183], поскольку с ним, во всей полноте, серьезнейшим образом встает вопрос о необходимости отбора.
Потоп напомнил о том, что Природа — это чудо; что опираться на Провидение можно лишь признавая его. Земная экологическая ниша — одно из чудес вселенной. Признав это, нам, может быть, удастся сделать отсюда кое-какие практические выводы. Потоп напоминает о необходимости отбора. Чем позже вы им займетесь, тем мучительнее он окажется. Как и при хирургии рака. Хирургия Потопа запоздала и немало навредила. Законное половое влечение сынов человеческих Сыны Божий поставили впереди своих ценностей (неприятие убийства). Такое пренебрежение нашими свободами влечет за собой еще одно, третье, божественное вмешательство в эволюционный процесс Сотворения мира (меч огненный, Каинова печать, Потоп). Приостановив на миг свое Провидение, открыв дорогу резким климатическим колебаниям, Бог возвращает человеческий процесс на положенный ему путь — ценой, разумеется, значительных потерь. Потоп — это иносказание. Он призывает вас только к одному: не рассматривать первые триста пятьдесят веков после могилы, все тридцать пять тысячелетий предыстории как неразличимое взаимодействие слепых сил. Потоп множествен. Даже замолкнув, Бог не отходит в сторону, не оставляет своим вниманием. Потоп — это третий урок.
Четвертый урок — это выбор. Отбором Бог не может заниматься в полном одиночестве. Отбор, производимый Богом, приводит к тому, что выбран был Ной. Избранность Ноя рассматривается как иносказание. Она означает, что под градом насмешек в дело странным образом пущен предмет, на первый взгляд ни к чему не годный. Выбор Ноя — это деяние, продиктованное верой в некий внутренний голос, положиться на который можно разве что вслепую; это — предпочтение, отданное долгосрочной перспективе перед краткосрочной. Вот почему история Ноя оказывается, помимо своих космических вовлеченностей, еще и первым недвусмысленным ответом Веры на план спасения, предложенный Богом.
* * *
История Вавилона повествует о долгом цикле Предшествования. Он приводит нас в Месопотамию огромных зиккуратов[184]. Разумеется, тут напрашивается аллегорическое истолкование.
Сбивчивая память об этом событии отсылает нас к началу неолита, к опьянению, вызванному первым полетом мысли — результатом появления множества людей, все шире распространяющейся возможности взаимного общения. Разве стремительный рост накоплений в области культуры, начавшийся с того времени, когда в пастушеско-земледельческом обществе стало возможным сосредоточение в одном месте трех, четырех, пяти тысяч человек, общающихся между собой, не открыл путь самым дерзновенным надеждам? Между первым зиккуратом и зондом, пролетающим сквозь кольца Сатурна, прошло от силы пять тысячелетий; сорок тысяч лет отделяют Вавилонскую башню от первой могилы. Невелик путь, отделяющий нас от головокружения, испытанного строителями Вавилонской башни; о нем говорят объективные данные.
Глава 11 книги Бытия созвучна последним стихам главы 3. Точно так же замысел вавилонян — повторение изначального умысла, но только получившее бесконечно большую социальную связанность. Взобраться на дерево познания, построить башню высотой до самого неба — разве это не означает самым очевидным образом стремления вознестись на Небеса, то есть попытки, предпринятой личностью или обществом, своими силами приобщиться к судьбе, причастность к которой смутно, под взглядом смерти, ощущает в себе любой человек? В стихе 11:6, как и в стихе 3: 22, Бог, кажется, принимает эту угрозу всерьез, как если бы этот умысел человека и впрямь был опасным для Бога. В книге Бытия (3: 22) сказано: «Вот, Адам стал как один из Нас… и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно». Точно в таком же духе звучит стих 6 главы 11: «Вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать».
Как в одном, так и в другом случаях одна и та же угроза нависла над человеком, а значит, и над Богом, ибо Бог умышляет спасти, вывести за пределы смерти, за пределы сферы времени, то есть сферы свободы, которая оказывается еще и сферой смерти, все эти проявления самосознания, ставшего сознанием смерти, ибо они вполне способны зайти так далеко, что всё станет необратимым. Как при уходе из Эдема, так и в Вавилоне Бог использует вторжение в сферу истории. Первый случай упоминается символическим образом, оставляя открытой дверь для всяких возможностей. Второе событие, возможно, связано с одним законом истории: эффектом массы. Дробление языков, внезапно обнаруживающаяся невозможность общения показывают, что для получения большего результата не всегда достаточно добавлять, приумножать, умножать. Замысел терпит неудачу, поскольку не было принято во внимание структурное изменение — следствие изменения уровней. Вновь обратившись к тексту, мы читаем: «И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город» (Быт 11: 8), — обнаруживая, таким образом, непредусмотренное последствие: они были рассеяны, и значит, техническая эволюция строителей башни, несмотря на неуспех в достижении поставленных ими перед собой целей, стала известна и другим людям, и другим культурам.
