Во что я верую - [71]

Что стало бы со свободой, проявляющейся лишь в одном смысле? Разумеется, плохой выбор — это плохой выбор. Но, во всяком случае, он свидетельствует о возможности выбора. Плохой выбор подчеркивает ценность хорошего выбора.

Проблема свободы четко поставлена только тогда, когда в тексте книги Бытия заходит речь о человеке. До этого она лишь пунктирно обозначена в «И сказал Бог», что (всё) это «хорошо (весьма)». Неудачный выбор, неудачи выбора, заблуждения в природе, в космической всеохватности лишь неявным образом и задним числом обозначены в положительной оценке. В виде «И увидел Бог». Но дальнейшее, когда описывается приключившееся с людьми (Быт 2: 16–18), побуждает вернуться назад и самым серьезным образом отнестись к суждению Бога о своем космическом творении.

Включенность свободы человека в росток свободы космической придает больше веса и ценности драме человеческой свободы.

Я усматриваю в этом по крайней мере два преимущества.

Раз уж мы и в самом деле вылеплены из персти земной (в этом пункте урок книги Бытия совпадает с уроком биологии), — то приносит успокоение мысль о том, что наряду с линией разрыва существует и линия преемственности. В процессе становления человека как вида разрыв и преемственность существуют, поистине, на равных.

Мы родом из цепи живых существ, завершая становление, идущее в течение 3, 3 миллиардов лет, определенного типа, и в этом процессе неоднократно случаются сбои: при переходе к прямохождению; при появлении первого орудия, знаменующего первый контакт со временем; при том взрыве, каким оказывается появление сложно организованного мозга; в момент, когда осознается феномен смерти.

В тексте книги Бытия сказано о двух этапах: прах земной — затем вдунутая в него жизнь, появление речи, этический наказ.

Для того, чтобы уяснить себе глубинный смысл, присущий процессу появления человека в книге Бытия, важно сопоставить оба эти этапа — как это и сделано в канонической версии, в признанном и принятом тексте, следующем не подлежащему изменению порядку.

Версия первой главы опять-таки ставит человека на вершину Сотворения мира. Он сотворен на шестой день и, в отличие от всех прочих космических объектов, выделен особой пометкой: «по Нашему образу», «по Нашему подобию», «по образу Божьему» — к чему прибавляется передоверенное ему владычество над всем живым.

Однако о свободе не сказано ничего — как и о свободе применительно к природе; создается впечатление, что высказывание Бога завершает временную протяженность — ту, что стала вместилищем свободы, а значит — той, по поводу которой Бог может высказать свою оценку.

Но смысл сокрыт так глубоко, что не прояснился бы без разъяснений второго повествования. Это — древнейшая (яхвистская[179]) версия, короткая, непосредственно следующая за человеком. Космосу во втором повествовании (начинающемся в Быт 2: 4) уделен только один стих: «Вот происхождение неба и земли при сотворении их». Так просто описано предшествование, которое выглядит иначе: «Вот происхождение неба и земли, при сотворении их, в то время когда Господь Бог создал землю и небо, и всякий полевой кустарник, которого еще не было на земле, и всякую полевую траву, которая еще не росла […] и не было человека…» (Быт 2: 4–5). Развенчав в простодушных выражениях, только подчеркивающих значение высказывания, иллюзии, связанные с вечностью природы, яхвистское повествование без промедления переходит к человеку.

Оба ключевых эпизода — стих 7 (Быт 2: 7) и стихи 16–17 (Быт 2: 16–17) — разделяет длинное описание сада в Эдеме, создающее ощущение временной протяженности. Яхвистское повествование наводит на мысль о некоем усилии, предпринятом между началом Сотворения человека и появлением этого последнего в качестве человека, — или о разделяющей два эти момента временной протяженности. Как бы там ни было, его медлительность резко выделяется по сравнению с чрезвычайно насыщенной быстротой первой главы и первых семи стихов главы второй.

Но тогда как в стихе 7 подчеркивается включенность человека в природу, всё, начиная с Быт 2: 16–17, указывает на неповторимое, исключительное место человека в кругу всего тварного. Ведь с ним говорит Бог, ведь повелевает ему Он: «От всякого дерева в саду ты будешь есть; а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь» (16–17).

Повеление ли это?

Пожалуй, это скорее предупреждение: если ты вкусишь от дерева познания добра и зла, то умрешь. Есть — это действие чрезвычайно насыщенное. Съесть плод познания, высшего познания, того, что дает возможность различать добро и зло, — это доискиваться своей судьбы, своей жизни, пытаться при помощи этого усилия уяснить себе смысл своей жизни. Это значит надеяться только на себя, отвергая истину о жизни и о бытии, состоящую в том, что она сотворена, то есть в том, что она получила свое бытие извне.

То, что рассматривалось как бунт, — это, прежде всего, неприятие очевидности, очевидности неполноты; бунт — это прежде всего заблуждение. Есть — значит вступить на путь, который приведет к познанию смерти: если ты поешь… то умрешь. Завершением всего твоего усилия станет открытие того, что ты умрешь. Ты, в одиночестве, в будущем, умрешь, и вся твоя жизнь станет лишь той временной протяженностью, что грызет будущее под взглядом смерти. Повеление Бога — это поучение, совет, указание на возможные — нежелательные — результаты.