Внутри - [21]
Но как же тяжело было мириться с этим! Я все никак не могла принять неизбежное, окончательно поверить, что по-другому уже не будет. Мне казалось, что раз уж судьба распорядилась так и мы снова встретились, это не случайно. Я должна его спасти, только у меня есть такой шанс.
Поэтому я решилась на глупость.
Уже потом, обдумывая свои действия, я поняла, что это было неудачное, кошмарное даже решение. Но тогда я ничего не анализировала, просто поддалась настроению и… отчаянию, что ли. Чувства победили, иначе это не объяснить.
Руслан сидел у окна, и в бледном свете он казался таким, как раньше, только задумчивым и бесконечно уставшим. Мне стало так жалко его — даже больше, чем себя! Я наклонилась к нему, совсем как раньше, много лет назад, и поцеловала.
Уж не знаю, почему я думала, что это может хоть что-то исправить. Наверно, винить за это нужно сказочки из моего детства, где поцелуй был чудодейственным образом способен решить все. Вот и сейчас именно это и было мне нужно! Я его поцелую, эмоции возьмут верх, и даже его поврежденное сознание отреагирует, он узнает меня, скажет что-то, посмотрит, как раньше…
Нет, нет и еще раз нет. Чуда не произошло… Вообще ничего не произошло. Он не шелохнулся, не ответил на мой поцелуй. Я касалась неподвижных губ, будто передо мной была кукла, только мягкая и теплая, а не пластиковая, вот и вся разница. Я тут же вспомнила ту медсестру, вспыхнула и отстранилась от него, а он так и продолжил сидеть у окна, словно ничего не случилось.
Как же мне было стыдно… В первые секунды я ни о чем и думать не могла, этот стыд пожирал меня изнутри. Хотя я, в отличие от той же медсестры, ни о каких сексуальных приключениях не думала, даже близко — нет! Я хотела… разбудить его, что ли. Боже, на что я вообще надеялась? Как можно такие решения принимать в моем возрасте? В общем, моя характеристика самой себя пополнилась далеко не приятными словами.
Хорошо еще, что никто не видел мой позор, только это и помогло мне успокоиться.
Какое-то время у меня ушло на то, чтобы преодолеть шок. Но когда я успокоилась и прекратила награждать себя нелестными эпитетами, до меня наконец дошло то, на что я должна была обратить внимание с самого начала.
Его губы были холодными. Вряд ли это можно было объяснить просто отсутствием интереса ко мне — это был какой-то ненормальный холод, хотя внешних признаков того, что Руслан замерзает, не было. Я осторожно коснулась губами его лба, чтобы точно почувствовать температуру кожи. Никаких сомнений — слишком прохладная!
Нечто подобное я замечала и раньше, когда брала его за руку. Но я тогда особо не беспокоилась, потому что считала: нет ничего страшного в том, что руки холодные, ноябрь все-таки, а топят в квартире не так уж хорошо. Но эта моя дурацкая выходка с поцелуем оказалась неожиданно полезной.
Я померяла ему температуру, и результат был неутешительным: тридцать пять градусов. Тридцать пять! Это не могло быть нормально, так что уже через минуту я звонила Наташке.
Я ожидала от нее утешения или хотя бы более-менее вразумительного ответа, а получила:
— Понятия не имею, с чем это связано. Но мы ведь уже убедились, что с ним вообще все непонятно!
— А вдруг он умирает?
— Он выглядит умирающим?
Нет, если отбросить мои страхи, умирающим Руслан не выглядел. Не похоже, что его что-то беспокоило! Да и потом, я не могла сказать, когда произошло понижение температуры: у меня в квартире или оно было таким с самого начала.
— Он выглядит нормально, но… может, мне все-таки вызвать скорую? — робко поинтересовалась я.
— Плохая идея, если ты не убеждена, что ему действительно нужна срочная помощь.
— Почему это плохая?
— Насколько я понимаю, оформление документов на опекунство ты еще не завершила. Ты уверена, что тебе его вернут, если в первые же дни жизни у тебя он попадет в больницу?
— Нет…
— Ну вот. Я не говорю, что все и всегда нужно пускать на самотек. Но ты наблюдай за ним, и если с ним все в порядке, просто оставь его в покое. А если ему вдруг станет хуже, звони мне, я приеду.
Но хуже ему не стало. Руслан вел себя, как обычно, а я раз в час проверяла показания градусника. Ничего не менялось, и я постепенно смирилась с мыслью, что почему-то тридцать пять градусов — это нормальная для него температура.
В нашем мирке все было спокойно, однако так повезло не всем. Лучшим указанием на это стал крик, пролетевший по подъезду. Громкий, высокий, отчаянный, он эхом оттолкнулся от каменных стен, скользнул по дверям квартир и улетел куда-то вверх, к крыше. Кричала женщина, причем так испуганно, что отсидеться в стороне было просто невозможно.
Я выглянула из квартиры, да и не только я. Двери открывались одна за другой, многие уже вернулись с работы, и все это слышали. Женщины чаще всего просто смотрели и перешептывались друг с другом, мужчины шли проверять, что случилось.
В моей квартире мужчине никуда ходить не разрешалось, поэтому я заперла его и отправилась смотреть, что же произошло.
Народ толпился возле лестничной клетки между первым и вторым этажами. Люди были напуганы, а это странно, ведь у нас обычно начинаются громыхания, критика и потрясания кулачищами. Но даже Людмилка молчала! Удивленная этим, я кое-как протолкалась вперед, чтобы посмотреть, что их так шокировало.
