Внутренняя война - [8]

Вот сейчас начнется одна из ее встреч с психологом, они проходят раз в два месяца. Она присела на край кресла, словно отказывая себе в удобстве. Практически все встречи протекают одинаково, но сегодня он помечает в блокноте, что она дважды отвлеклась — это необычно. Он думает, что она озабочена организацией своей сложной повседневной жизни, и, пользуясь минутой, выражает свое восхищение: ежедневно тринадцать лет подряд делать незаметную на первый взгляд, но важную работу — разве это не подвиг? Он говорит, что она героическая женщина. Эми чувствует себя неловко, подозревает психолога в желании польстить ей, отвергает эпитет. Героиня должна быть смелой, мужественной, а ею движет то страх, то необходимость, то долг или любовь, но мужества у нее нет. Ланглуа соглашается. Эми помечает в календаре мобильного телефона дату их следующей встречи и жмет ему руку с той легкой улыбкой, которая тоже — всего лишь рефлекс, одна из деталей ее брони, оставляющая собеседника удовлетворенным и чуть смущенным.

На часах 20.30, на улице совсем темно, когда она наконец подходит к дому. Теплый свет льется из окон. В этот час большинство соседей давно вернулись с работы, в кастрюлях кипит вода, на столах стоят приборы, маленькие дети готовятся ложиться спать.

«Мужество», — внезапно вспоминает она, вставляя ключ в замочную скважину и ловя доносящийся откуда-то механический смех неизвестной телеигры. Было бы у нее мужество, она бы сказала Алексису правду о том, что его ждет: все мечты сломаны, ничего не поправить.

Будь у нее мужество, она бы не прятала отчаяние, а попыталась выплеснуть его. И может быть, снова жить, не отвергать тот внезапный порыв, который охватил ее сегодня при встрече с Паксом Монье, дать себе волю.

Мужеством было бы отказаться от бессмысленной ненависти и жажды мести: ей неизвестно, кого карать и кого ненавидеть.

Все еще невидимо

Встреча назначена на пятницу, в половину пятого. Пакс предлагал другие варианты, в начале недели, убеждая действовать быстро и решительно, чтобы история Кристиана П. не отравила общую обстановку. Умение оперативно реагировать на проблему — доказательство ответственной работы предприятия и внимательного отношения к сотрудникам, это возможность снять болезненные вопросы и предупредить дальнейшие конфликты, так объяснял он свою настойчивость в письме к Эми. Сославшись на занятость, она выбрала последнюю дату из предложенного списка. И он, и она лукавят, но отдают ли они себе в этом отчет? С момента их встречи лицо и тонкий силуэт Эми Шимизу словно отпечатались на сетчатке Пакса, наложились на все, что его окружает. Он хочет увидеться с ней во что бы то ни стало, снова испытать то, что он почувствовал тогда и чего уже и не ждал, — это замирание где-то под ложечкой, внизу живота, и главное — возможность убежать от собственных тревог, которые на несколько часов оставили его и снова вернулись, едва он оказался дома. Пожав ей руку и входя в лифт, он уже мысленно составлял письмо, которое пошлет ей по электронной почте, как только она утвердит — или не утвердит — смету, и придумывал альтернативные варианты.

Эми Шимизу одобрила смету. Она тоже намерена продвигаться быстро, но без спешки. Она осознает всю срочность: после кончины Кристиана П. в фирме Demeson резко возросло количество больничных листов. Она вспоминает, как обидно и пренебрежительно относился кое-кто раньше к ее должности (не приносит дохода, лишние траты для предприятия), но теперь значение ее работы бесспорно, это ей надлежит восстановить атмосферу доверия, помочь сотрудникам оправиться от потрясения и закрыть болезненную тему. Это бесспорно важнейший этап ее карьеры. Но наряду с этим в ней чувствуется какое-то смятение, он проникло в душу бог знает как, заполнило мозг и внесло разлад в мысли: она не может назвать его и даже описать, но это сильнее ее. Она сбивается, теряет почву под ногами, когда думает о Паксе Монье и о том, что она прочла в его взгляде, и еще больше сбивает ее то зыбкое волнение, которое заполонило душу и тащит ее куда-то, как волна уносит легкую гальку. Она пытается справиться, думать о другом, но все возвращает ее к этому парадоксальному ощущению, которое и притягивает ее, и страшит: легкое дуновение ветерка, который погладил плечо, тепло от лежащего на коленях лэптопа, открытая створка окна. Может быть, это просто игра каких-то биологических, гормональных явлений; наверно, это возрастное, это подавленная сексуальность — у нее уже лет десять не было мужчины, не меньше, — но она и не испытывала потребности в них. Иногда до нее доходят какие-то обрывки разговоров в коридорах, перед кофе-автоматом или кладовкой с канцелярскими принадлежностями. Сотрудники говорят в основном о сексе, о каких-то романах, подсмеиваются над коллегами и мужского, и женского пола, у которых вроде бы нет увлечений, — из их слов складывается впечатление, что это какой-то недочет, жизненная неудача, упущенный шанс. Ее имя не упоминается. Она обманывает всех, причем совершенно бессознательно: ее красота и безупречный внешний вид создают иллюзию, что она хочет быть привлекательной; в сущности, это броня, которую она без устали укрепляет.