Внуки Колумба - [39]

В комнате друга, оказалось, произошли большие перемены. С помощью еще одного шкафа «половину» Робиса наглухо отгородили от «половины» Угиса. Для прохода оставили только узкую щель у стены, но и ту занавесили.

— Это еще что? Состояние войны? Разрыв дипломатических отношений? — удивился Липст.

Все это выглядело подозрительно. Тем более что Угис ни о чем не рассказывал.

— Все в порядке, — уклончиво пробормотал Угис из-под кровати, куда он залез в поисках упавшей книги. Наружу высовывались только ботинки.

— Брось заливать! — не отступался Липст. — Ты ведь не умеешь врать. Поссорились?

— Нет.

— Ну, не хочешь — не говори.

Книга найдена. Взлохмаченный Угис вылез из-под кровати и положил томик на стол.

— Правда, все в порядке. Теперь там живут Робис с Ией.

— Да ну? Ия здесь? — громко переспросил Липст, но спохватился и многозначительно посмотрел на занавеску.

— Можешь говорить спокойно. Все трое ушли в кино.

— Все трое? И Вия тоже здесь?

— Нет. Вия тут только по вечерам.

— Хм, — протянул Липст и почесал затылок. — Довольно сложная ситуация.

— Ничего сложного я не нахожу. Ия и Робис — семейные люди, они должны жить вместе. А как же иначе? У Ии нельзя, а здесь места достаточно.

— А комендант общежития в курсе дела?

— Нет, только Алма.

— И милиция прописала Ию?

— Смешной вопрос! Это ведь мужское общежитие.

— Да, верно.

— Пока что все тихо и спокойно.

— Когда появятся дети, тихо не будет. Ты, наверное, не слыхал, как орут дети? Жуть! И пеленки… Где в мужском общежитии сушить пеленки?

Угис не отвечал. Возможно, именно последние слова Липста заставили его призадуматься.

— Ну, хорошо, — сказал Липст. — Бог с ними, с детьми. Лучше давай выкладывай свою идею. Только не рассуждай, я ненадолго.

— Может, сегодня тебе неудобно?

— Давай говори. Полчаса у меня есть.

Угис разложил перед Липстом книги, из которых белыми дразнящими языками разной длины торчали закладки. Затем открыл шкаф и к вороху книг прибавил еще охапку чертежей, эскизов и фотографий.

— С Казисом я на этот раз советоваться не могу, — сказал Угис. — Секретарь комитета — в жюри конкурса.

— Ну, показывай, — Липст наугад выдернул из кучи какой-то рулон и раскатал его.

— У меня четырнадцать вариантов. И вот не знаю, на чем остановиться, — пояснял Угис и при этом смотрел на товарища таким жалобным взглядом, будто только от него зависела судьба всех этих чертежей.

Проект Угиса по сути дела был весьма прост и в общих чертах сводился вот к чему: сборочный от склада отделяли три этажа, подсобные рабочие таскали мешки с деталями на плечах, спины людей и мешки Угис хотел заменить лифтом.

Не это поражало Липста. Наибольшее впечатление на него производило всесилие Угиса, с которым тот в своем воображении переиначивал и перестраивал завод. В его рассказе все чаще слышались такие фразы:

«Через три этажа пробить шахту… В перекрытиях пробить отверстия… Машину перенести в другой конец цеха. Разобрать стену».

Казалось, там орудовал не Угис, а по меньшей мере Лачплесис. Все старое он безжалостно разрушал, разбирал, ломал. Вокруг него рушились стены и стояли клубы пыли. А когда Угис — пусть пока только на бумаге — завершил эти чудесные преобразования, завод стал неузнаваемым. Он превратился в мечту, в сказку.

— Ну, как? — спросил в заключение Угис. — Стоит произвести такую реконструкцию?

Липст попытался себе представить, как выглядел бы сборочный, если бы детали подавались на конвейер автоматически, но фантазии у него не хватило.

— Не плохо было бы.

— Где, по-твоему, должен разместиться лифт?

Липст пожал плечами.

— Слушай, Угис, а не слишком ли ты размахнулся? Эти вещи решают, по-моему, в другом месте — в совнархозе, а то и в Совете Министров.

— Решают, если поступает предложение. Каждый из нас, скажем, министр собственных зубов. А когда мы обычно идем к врачу? Когда зуб подает предложение: начинает ныть и болеть.

— Есть люди и поумнее нас с тобой.

— Безусловно! Только им не давят на плечи мешки с деталями. Они планируют новые цехи, новые корпуса. По сравнению с этим такой лифт — сущий пустяк. О больших делах забывают редко. А о мелочах — сколько угодно.

Согнувшись над столом и подперев подбородок руками, Угис смотрел прищуренными глазами словно сквозь Липста, вглядываясь в какую-то бескрайную даль.

— Я вижу, ты совсем не в восторге, — проговорил он задумчиво. — Лифт — это всего-навсего лифт. Душу на нем не поднимешь. Я тоже не в восторге. Хотелось открыть что-то такое… Понимаешь, совсем новое, что потребовало бы очень больших усилий. Легкой победе цена не велика. Легко поднять с земли блестящую копейку. Но ведь она только копейка. Ты знаешь, как открыли радий? Пять долгих лет Пьер и Мария Кюри работали в заброшенном, холодном бараке, пока получили из восьми тонн руды несколько граммов чистого радия. Но зато был добыт радий! Человеческий ум проник в микрокосмос, наступила новая эпоха в науке.

Угис произнес все это в своем обычном стиле — громко и нараспев, энергично потрясая маленьким костлявым кулачком.

Липсту вспомнился вчерашний разговор со Сприцисом. Что же подразумевается под понятием «человек», если это слово обозначает два столь различных существа, как Угис и Сприцис? Угиса, который хотел всего, неизменно горел надеждой, был готов взвалить на плечи тяжесть любого нерешенного вопроса. Или Сприциса, который, исключая деньги, не хотел ничего, Сприциса, для которого окружающий мир — лишь повод позубоскалить, поглумиться, убивая скуку. Трудно преодолеть пространство, разделявшее этих двух людей, оно обширней Сахары! И на одном краю стоял Угис, на другом — Сприцис.