Внук Петра Великого - [41]

— Через неделю, точнее скоро объявят, — я покосился на дверь, идти не хотелось, а придется. Глубоко вздохнув, вышел из комнаты. Позади меня шел Румберг, держа в руках плащ, на этот раз подбитый мехом и довольно теплый, хотя я не отказался бы от дубленки, но пока приходилось довольствоваться малым. Так же он нес неизменную треуголку, от одного взгляда на которую меня уже тошнило. Неужели нельзя что-то более практичное придумать?

В приемной кроме Суворова никого уже не было. Ну да, Ушаков ушел с докладом к Елизавете, а Гагарин, наверное, Криббе поймал и теперь они пытаются вдвоем понять, что им делать и как разорваться.

— Я готов, можно ехать. Только, можно попросить хотя бы вкратце рассказать, какие именно крамольные изречения господа ученые изволили высказать в бранной манере?

— Разумеется, ваше высочество, как раз пока будем ехать до Петропавловской крепости, — а, ну да, казематы-то в основном там и располагались.

До места, где расквартировалась Тайная канцелярия, дохали быстро. Суворов успел только поведать, что толком никто ничего не слышал, но в выкриках, вроде бы, звучали оскорбления о моей персоне, и даже о государыне, но без конкретики. Что они не подели, тоже было не совсем ясно. Но так как один относится к приближенным к моему высочеству, то мне с ними и разбираться.

К счастью у Суворова или у Ушакова, хватило совести не в казематы этих двоих бросать, а в комнате, в которой дознание знатных заключенных проводили, заперли. Пока мы шли по крепости, я смотрел на Суворова и пытался сообразить, а не родственник ли он тому самому Суворову, который Александр Васильевич. Внезапно до меня дошло, Васильевич! А мой сопровождающий — Василий Иванович. Но додумать эту грандиозную мысль мне не дали, потому что мы пришли к той самой дознавательской, где два ученых остолопа сидели.

Суворов сделал знак гвардейцу, стоящему на страже, и тот загремел ключами, открывая тяжелую дверь.

Я вошел и замер на пороге, потому что Д,Аламбер и высокий здоровый мужик, в котором я узнал Ломоносова, хотя здесь еще ни разу в живую мне с ним встречаться не довелось, сидели за столом, склонив головы так, что, казалось, касались друг друга лбами и что-то писали, позаимствовав бумагу, перья и чернила у следователей, которые так небрежно оставили их на столе. На звук открывающейся двери они никак не отреагировали, продолжая увлеченно писать и переговариваясь друг с другом на латыни. О чем они говорят, я не понимал, потому что латынью со мной как никто не занимался, так и не занимается. Я уже, если честно, хочу отца Симона попросить посвящать этой науке хотя бы пару дней в неделю, а то, боюсь, пройдет она мимо меня, а ведь это универсальный пока язык. Не знаешь какой-то смело шпарь на латыни, кто-нибудь тебя в любом случае поймет.

Я кашлянул — ноль эмоций. Повернувшись к Суворову, увидел, как тот кривит губы, стараясь не заржать в голос. Нашли, понимаешь, развлечение, уроды. Разозлившись и на ученых и на сотрудников Тайной канцелярии, я осмотрелся, нашел глазами высокий, тяжелый стул, подошел к нему и с заметными усилиями, опрокинул на каменный пол. От раздавшегося грохота к открытым дверям подскочил гвардеец, а Суворов, явно не ожидавший от меня ничего подобного, вздрогнул, сразу же перестав кривиться. Д,Аламбер соизволивший поднять голову, посмотрел на меня затуманенным взглядом, и лишь секунд через десять в глазах его мелькнуло узнавание, и он поспешил вскочить из-за стола.

— Ваше высочество, какая неожиданность, — быстро проговорил он, кланяясь мне. Ломоносов же слегка затормозил, и не отреагировал на наше с Суворовым появление с должным рвением, но вскоре и до него дошло, что мальчишку сюда притащили не просто так, и он поспешил реабилитироваться, отвесив слегка неуклюжий поклон.

— Ваше высочество, — произнес он, опустив голову.

— Отлично, вы на меня, наконец-то обратили внимание, несмотря на то, что я тут прыгаю уже час, пытаясь до вас достучаться, — нагнувшись я поднял упавший стул и сел на него, сложив руки на груди. — И поверьте, я совсем не горю желанием здесь находиться. Поэтому помогите мне и господину Суворову все выяснить и убраться уже из этого мрачного здания куда подальше.

— И что же вы хотите узнать, ваше высочество? — осторожно спросил Д,Аламбер.

— Я хочу узнать из-за чего вы поссорились, — я полюбовался на то, как эти двое переглянулись и снова посмотрели в мою сторону. — Порадуйте же меня, скажите, что здесь причина кроется в прекрасной женщине.

— Женщине? Разумеется, нет, — покачал головой Ломоносов. — Просто мое виденье того, как будет выглядеть производство стекла, несколько отличается от той, которая находит поддержку в голове господина Д,Аламбера.

— Жаль, вы меня сейчас разочаровали, потому что, видя, как вы работаете над чем-то, вероятно, очень интересным, я никак не могу понять, как так получилось, что научный дискурс вышел настолько из-под контроля, что вы схватились за шпаги?

— Я попробую объяснить, ваше высочество, — сказал Д,Аламбер. Для удобства я говорил по-французски, чтобы меня все поняли. Ломоносов, судя по его виду, прекрасно понимал, о чем я говорю, а вот, если не понимал Суворов, то меня это волновало мало, потому что, как я уже говорил, самый универсальный язык пришел мимо герцога, причем по огромной дуге. Кивнув французу, я устроился на жестком стуле поудобнее, и приготовился слушать.