Внук охотника - [2]

Мичил прислушался. Да, это голос брата.

— Нет, мне тоже попало. Секретарь горкома поначалу рассердился. «Каждый должен быть там, где он всего нужнее. А вы все — с заявлениями! Разве это нужно стране, чтобы все геологи ушли на фронт?» Я показал ему ваше письмо, Владимир Лукич. Все равно не подобрел. «Нет, нет. Не могу…» А потом подумал, позвонил в военкомат. Спрашивает: «Успеем ли до распутицы собрать и отправить призванных из отдаленных районов?» Военком отвечает: «Успеем, но не всех: из самых отдаленных могут не прибыть. Придется набирать добровольцев в Якутске». Секретарь положил трубку, задумался. «Ладно, — говорит. — Повезло вам. В трудный день пришли…» Написал резолюцию. Пожал крепко руку. «Идите в военкомат… Счастливец…»

— Да, — это уже говорил тяжело вздохнувший за стенкой Владимир Лукич. — Ты, Петя, действительно счастливец. Меня вот не отпускают.

«Значит, брат собирается в армию? — Мичил сел на кровати, усталости как не бывало. — А с кем же буду я? А вдруг его убьют?.. Вдруг убьют и я тогда совсем один?»

Горячий комок подступил к горлу. Мичил с трудом проглотил его.

«Геологов на фронт не берут, — думал он. — Сам Петр говорил. Есть указание… А что же, значит, он? Он, значит, напросился? Э! — упрекнул сам себя. — О чем думаю. Брат говорил, что мне пора уже в комсомол. А я… И вообще, кто будет бить фашистов? Из отдаленных районов опоздали. Да еще и брат не поедет. Кто тогда фашистов победит?»

На кухне, за общим столом, собрались позднее, чем обычно. Было тихо: никто не шутил, как бывало раньше, не смеялся. Каждый ел молча и если бросал взгляд в сторону другого, то виноватый взгляд, извиняющийся. Брат, чувствуя общую неловкость, попытался рассказывать что-то веселое. Не получилось.

— Петр Егорович, — сказала жена начальника партии, — а вы, кажется, ничего еще не рассказали своему брату: Мичил так внимательно посматривает на вас.

— Ах да. Ведь и правда ничего еще не говорил. — Петр повернулся к Мичилу, обнял его за плечи. — Но мы еще раньше обо всем с ним договорились. Я должен ехать. — А сам смотрел на брата, будто просил: «Ты уж не подведи. Так получилось. Я когда тебя в Якутск увозил, не думал, что начнется война».

Мичил опять почувствовал тугой горячий комок в горле, но переборол себя. Угрюмо насупившись, смотрел в стол. Думал: «Завтра с утра обойду рынок. Может, встречу кого-нибудь из нашего села. Уеду к деду».

— Владимир Лукич, Оксана Михайловна! — Голос брата стал тихим и грустным. Мичил никогда его не слышал таким. — Я вам рассказывал, что нашего отца убили кулаки. Не могли ему простить, что первым вступил в колхоз и других увлек за собой. Мама не перенесла горя и тоже умерла. Вот мы и остались… Вы меня, можно сказать, воспитали, вырастили. Без вашей помощи я, наверное, ничего бы не умел и не мог. Я вам так благодарен. И вот если бы теперь…

Он умолк ненадолго. В комнате было тихо-тихо. Владимир Лукич снял толстые очки. Его тонкое, худое лицо, окаймленное густыми рыжими волосами, спускавшимися на щеки ниже ушей, стало очень простым. А раньше оно напоминало Мичилу портреты из учебника истории.

— Если бы вы могли помочь и ему, — а сам все крепче и и крепче сжимал плечи Мичила. — Если бы так же, как мне…

— Петя! Петруша! Дорогой ты наш!..

Владимир Лукич вскинул руки, как будто хотел поймать махонькую пташку перед собой. Встал. Он очень волновался. Он или от волнения, или от того, что плохо видел без очков, обходя стол, несколько раз споткнулся о ножки табуреток. Подойдя к Петру, он взял его руку, крепко стиснул.

— Спасибо… Спасибо тебе за добрые слова. За веру. За доверие. Мы…

Он не мог найти слов. Оксана Михайловна, тоже взволнованная, не знала, что сказать, и не замечала слез, катившихся по щекам.

— Мы сделаем все. Мы постараемся. — Голос Владимира Лукича срывался от волнения. — Вы, Петр Егорович, можете не беспокоиться… Мичил… — Владимир Лукич привлек его к себе. — Ты слышал слова своего брата? Петр Егорович просит нас быть вместе. Давай же дадим слово Петру Егоровичу… Я обещаю… Если Петру Егоровичу это по душе. И Мичилу… Я обещаю, что Мичил станет тоже геологом. Зимой — учеба. Летом — с нами, в изыскательской партии.

«О! — Парень забыл, что сегодняшний вечер — печальный вечер: завтра брата уже не будет здесь. Если бы можно было подпрыгнуть от радости! Если бы можно было захлопать в ладоши! — Я буду геологом! Зимой — учеба. Летом — в изыскательской партии!..»

В ТАЙГЕ

Вот и опять осень. Хотя еще середина августа, но ночи уже холодные и темные; звезды не мерцают ласково в вышине, а висят крупными налитыми каплями…

Здесь каменистые берега речки расходятся. По весне, когда тают таежные снега, воде тесно, и она идет широким бурливым потоком. А сейчас: сухие каменные россыпи, валуны, выставившие из песка и галечника обточенные лбы, и неширокое — через него можно перепрыгнуть — русло. Вода прозрачная, звонкая…

На юг уходят непрерывные ряды каменных вершин. В отдалении вершины кажутся невысокими и однообразными. Но каждая из них венчает гору, которая чем ниже, тем все шире и шире. А подножие иной из этих гор не обойдешь и за день. Где, меж каких каменных гряд нашла себе дорогу речка, устремившаяся в полуденные края, определить невозможно.