Внук - [2]

Наконец принесли внука. Дед взглянул на него и поразился - сердечного толчка не было. Он отвел взор, приказал себе сосредоточиться и подумать о бессмертии своем, воплощенном во внуке. Тот же результат...

А жена Щасливкинда, бабушка то есть, уже растворенная в крошечном, сморщенном, красном, как рыба, непрерывно разевающем рот существе, с великой нежностью, но смело, мастерски, взяла его на руки и прижала к своей совсем еще не бабушкинской щеке личико первого и дай Бог, как подумалось деду, не последнего "сабры" в его медленно, но в нужном направлении разрастающейся семье.

Амэн!

Многое мог вынести Щасливкинд - не будем перечислять, - но только не плач новорожденного. Его тотчас охватывала совершенно паническая растерянность. Не помогло даже рождение и воспитание двух дочерей. Он так и не узнал, что надо делать, когда начинался этот хрипловатый, отчаянный, будто предсмертный, плач красного от натуги младенца. Он совершенно запутался между доктором Споком и жизнью. Особенный трепет у жившего тогда в Москве и находящегося в глухом "отказе" Щасливкинда вызывал следующий совет великого доктора: "Если ваш младенец не может уснуть, возьмите его в машину, желательно с плавным ходом, и минут тридцать-сорок покатайтесь по хорошо асфальтированной дороге, обсаженной деревьями". Однажды обезумевший Щасливкинд попытался телом, голосом и руками, на которых в очередную бессонную ночь находилась орущая доченька, воспроизвести движение машины на плавном ходу по дороге, усаженной деревьями.

Жена вошла в детскую примерно на третьем километре...

Но главная проблема так и не была разрешена: дать орать дочери до полного посинения и лишь затем подойти к ней, исполненными строгости и собственного достоинства, или подскакивать к ней при первом же вопле с титькой или бутылочкой, истекающими молоком и медом? Методы чередовались, правда, черед первого наступал лишь тогда, когда сил подняться к вопящему кровососу уже не было...

Как раз в этот момент внук заорал, и при том совершенно дурным голосом. Щасливкинд похолодел и, бочком протиснувшись между воркующей от счастья женой и подругой, пришедшей навестить его дочь, выскользнул из палаты и быстрым, волевым шагом направился в общий зал для посетителей.

Погруженный в многочисленные думы, он вначале не обратил внимания на присутствующих, но, обратив, обнаружил, что находится на границе двух государств - арабского и ортодоксально еврейского.

Половина зала гудела одетыми во все бежевое арабскими женщинами разных возрастов, но с одинаково огромными животами и кричащими на непонятном языке уже родившимися чадами. Сопровождали их многочисленные, хорошо сложенные мужья.

Другая половина гудела одетыми гораздо более разнообразно, но тоже скромно, разновозрастными религиозными еврейками с не меньшими животами и с не меньшим, но гораздо более активным молодняком, дико носившимся по залу, включая и его арабскую половину: в их наивном понимании это все называлось Израилем. Но сопровождали еврейскую часть очень немногочисленные и не очень хорошо сложенные мужья.

И весь этот муравейник прекрасно сосуществовал! Всем было хорошо! Всем хватало места! все рожали, и в тех же количествах! Мирный процесс роддома! Модель "нового Ближнего Востока"! Это же так естественно; только перемешавшись, можно познать друг друга! Только перемешавшись, можно уничтожить терроризм. Не взрывать же своих! И не было ни "правых", ни "левых" - был один Бог и два пророка Его, мирно усевшихся за один стол и занявшихся чаепитием.

Только светских не было на этом пиру деторождения. Но кому они были нужны? Щасливкинд прекрасно понимал, что он, то есть дочь его, не в счет: отныне вокруг единственного его внука долгие годы будет суетиться вся семья, выращивая "гомо сапиенс" с самыми разнообразными знаниями, непременно включающими русский язык, шахматы и любовь к композитору И.-С. Баху...

Неожиданно к нему подсел молодой красавец араб.

- Смотри, - сказал он, - что делается на полу!

На полу действительно валялись пустые банки из-под питья, скомканные бумажные салфетки, пластмассовые стаканчики, огрызки яблок, груш и многих других даров развитого сельского хозяйства Израиля.

- Это - культура? - продолжал араб. - Так воспитывают детей? - И положил ноги, обутые в огромные грязные кроссовки на столик, предназначенный для еды.

Собственно, ответа от Щасливкинда он и не ждал...

...А через два дня состоялся торжественный исход новорожденного "сабры" из роддома. Впереди - высокий, прямой, усталый, целеустремленный и худой, как хорошо струганная палка, вышагивал зять, в правой руке которого, в особой люльке плыл в светлое будущее первый внук господина Щасливкинда. Сзади, переваливаясь, как уточка, со страдальческим лицом, превозмогая боль от многочисленных разрывов и швов, шла его героическая дочь. За ней свекровь, гордый и сияющий облик которой недвусмысленно говорил арабам и ортодоксам о праве русскоязычного еврейства и на размножение тоже. За свекровью шагал свекор, окончательно решивший, что отдавать Голаны было бы совершеннейшим безумием. И за ним, неожиданно для самих себя, взявшись за руки, шла чета Щасливкиндов, и новоиспеченный дед впервые со дня рождения внука чувствовал себя счастливым.