Внучка панцирного боярина - [113]

Пока воевода был занят в казначействе, молодежь, зная что для полного приступа необходим и пожар, в разгаре удали и молодчества, в трех местах подожгли город, но воевода был тем недоволен и приказал тушить огонь; он был расположен к великодушию: со всех сторон съезжались гонцы с вестями победы. Упоенный славой и всякими угощениями во время похода, он почувствовал необходимость отдыха, велел расставить по городу караулы, послал за город в институт партию, под командою студента Моргулеса, арестовать директора, и сам со свитой отправился в обоз. Тут встретилась маленькая неприятность: пользуясь тем, что по диспозиции не было сделано распоряжения о прикрытии обоза, многие дворовые, разобрав что панычи разыгрались не на шутку, ушли восвояси, а некоторые даже уехали и с панскими бричками. Шампанское, впрочем, нашлось, чтобы вспрыснуть победу, а если некоторым пришлось лечь на голую землю, без ковров и подушек, то в утешение они могли вспомнить, что à la guerre comme à la guerre.

В это время в городе взрослые и недоросли расходились еще более; выставленные ведеты тешились тем, что отгоняли жителей от огня и стреляли в упорствовавших тушить пожар;^{20} другие, преимущественно могилёвский сброд, тешились грабежом; к рассвету 70 домов были жертвою пожара.

Утром было повещено, что воевода со своей шайкой навестил институт; на институтском дворе было из институтских запасов приготовлено угощение. В 11 часу двинулась победоносная армия. Первую половину вел литвинский помещик Миткевич, вторую — Висковский. В середине на конях ехал воевода с 60 человек своего штаба, свиты и телохранителей; с собою повезли и тело убитого Доморацкого и драгоценный залог победы — замкнутый сундук казначейства.

В институте последовало торжественное погребение убитого Доморацкого; земле предали его по военно-походному, завернутого в ковер, при ружейных залпах строем поставленных товарищей, а горячие патриотки стояли вдали на коленях и проливали слезы. Воевода в институте обошелся не менее великодушно чем Наполеон с воспитанницами младшего возраста Воспитательного дома в Москве, посетил пленного директора и удостоил кушать чай у одного из поляков-наставников, пока на институтском дворе угощалась шайка. Все оставшиеся воспитанники института были выстроены; Топор предложил им пристать к его знаменам; между поляками нашлось еще несколько желающих. В стенах института был убит только один старый сторож, неизвестно вследствие ли военных действий, разномыслия ли в политических принципах, или просто потому, что кому-либо из студентов хотелось выместить несколько прежних скучных дней карцера над старым цербером.

Студенты распорядились забрать одиннадцать институтских телег с лошадьми, и укладывали на них разный скарб, а воевода в это время со свитой посетил обратно город, где оставленные партии должны были собрать народ на площади и выставить вино.

Мятежники надеялись на содействие городского населения, тем более что студенты уверили их в полном сочувствии жителей; ссылались на то, что были с ними в коротких и близких сношениях, нанимали у них квартиры и продовольствовались, давно уже старались подготовить умы и жидам платили жидовские проценты. Воевода счел, что необходимо изгладить первое неблагоприятное впечатление. С трудом согнали немногих жителей. Он держал речь; о грабеже умолчал, пожар приписал случайности, объявил о прекращении власти русского царя и о новой власти короля польского, о близком следовании его войска вместе с французским; но народ молчал, несмотря на угощение водкой и раздачу некоторым погоревшим нескольких сот у них же награбленных рублей.

Для довершения картины, среди народа явилось и духовенство. Из-за забора глядел дьячок. Воевода велел его привести и спросил зачем он там стоит. "Смотрю что делается" — отвечал тот. Он похвалил его за спокойное поведение, советовал также вести себя и впредь, объявил о совершенной веротерпимости при наступающей власти польского короля и подал дьячку, в знак высокой своей милости, свою воеводскую руку. Тема для донесения жонду и для вариаций европейской журналистики была богатая.

Но скоро стали приходить тревожные вести. Жители, бежавшие за город, разобрав в чем дело, с утра уже начали толпиться около спасшихся инвалидов; стали прибывать крестьяне из соседства и толковать о том, что надо схватить и перевязать мятежников; они не остановились на одних словах, но, применяя слово к делу, вооружились кто чем мог и напали на отделившихся к мстиславльской заставе, четырех убили, двух ранили, четырех схватили, отвели и сдали караульным солдатам у тюремного замка.

Оказалась настоятельная необходимость выбраться подобру-поздорову из Горок. Топор велел скорее собираться, но чтобы оставить по возможности грозное понятие о своей силе и силе мятежа, и предупредить мысль о погоне, он выстроил всю шайку на площади и громко скомандовав: „На Могилёв ренка права марш", — торжественно выступил из Горок с военными трофеями, инвалидным капитаном и инвалидным барабаном.

Как подействовали на воеводу вести о крестьянских сборах, можно видеть из того, что он не только что не пошел к острогу выручать захваченных соучастников, но даже так торопил возвращением шайки, оставшейся в институте с обозом, что там забыли даже уложить драгоценный железный сундук с суммами казначейства. Послать за ним не рискнули: сундук был потом в целости возвращен по принадлежности уездному казначейству.