Внучка панцирного боярина - [110]

Не забыл "жонд народовы" и земледельческий институт. Студент Висковский, первый запевала между студентами-поляками, был удостоен тоже номинации и получил звание начальника места Горы-Горецка.

Настала весна. Не трудно представить какое нетерпение овладело распаленными головами! С трудом Висковский удерживал молодежь, которой восстание было обещано еще к 19 февраля, а уже был апрель на дворе.

Приготовления была кончены, нетерпеливо ждали лишь назначенного жондом воеводу. Это был капитан генерального штаба Людвиг Жверждовский, незадолго переведенный из Вильно в штаб гренадерского корпуса в Москву. Ему туда выслана была и воеводская печать, как атрибут его власти. От присланного к нему молодого помещика, Миткевича (кандидат мирового посредника в Оршанском уезде) Могилёвский воевода мог узнать ближе о состоянии своего воеводства; оказался недостаток в военных людях, могущих (с чином пулкувников) предводительствовать шайками. Жверждовский, не найдя ничего в Москве, кинулся в Петербург и, по отобранным сведениям, явился к трем офицерам, обучавшимся в артиллерийской академии.

Каждого из них отыскал он на квартире, отрекомендовался, дал прочесть вызов жонда к офицерам, и получив от них согласие, показал свой патент на звание Могилёвского воеводы. Он предложил вновь навербованным, поручику Константину Жебровскому и подпоручикам Антонию Олендзскому и Станиславу Держановскому, каждому начальство над отдельной шайкой, и пожаловал их в силу своей воеводской власти, по случаю первого дня праздника пасхи, пулкувниками. Но вновь произведенные пулкувники затруднялись выездом из Петербурга, а потому воевода велел им приехать в Москву, где он им обещал достать виды и подорожные на проезд.

4-го апреля, в среду на святой неделе, они отправились по железной дороге в Москву, откуда Жверждовский и выпроводил их далее. Все они отправились на почтовых: Жебровский и Олендзский до Орши, где у Миткевича в Литвинах нагнали Жверждовского, двумя днями ранее их уехавшего из Москвы и 12 апреля прибывшего на воеводство; Держановский отправился до Бобруйска.

Как известно, каждый поступавший на служение жонду на всякий случай расставался со своим фамильным именем и принимал другое. Жверждовский принял имя Людвига Топора. На это имя ему была выслана от жонда и номинация. Подобным образом прозвище Косы было принято бежавшим из Смоленска артиллерийским поручиком Жуковским, приятелем Жверждовского, назначавшимся начальником одной из шаек. Три академиста тоже получили прозвища: Константин Жебровский выбрал свое уменьшительное имя Костки, Антоний Олендзский оставил за собою имя Антония, а Станислав Держановский назвался Станиславовичем.

Жверждовский из Москвы приехал прямо в Оршанский уезд и поместился в Литвинах у Миткевича под именем капитана Величко, будто бы приезжего родственника жены хозяина. По приезде воеводы все устремилось к нему на поклон и для совещаний. Начались беспрестанные панские съезды и совещания; французский язык, не понятный дворовым, сильно пошел в ход. Для давно желанного гостя были затеяны разные приятные неожиданности: ему поднесли богатый кунтуш и выписали из Москвы парадный генеральский седельный прибор с медвежьим вальтрапом. Но воевода немного пользовался подарками: в день битвы он предпочитал форменный мундир; кунтуш надел лишь однажды, на каком-то в честь его данном обеде, а заказанное седло опоздало своим прибытием, и за ненахождением получателя, его принял с почты, кажется, становой пристав.

Топор не остался в долгу если не сюрпризами, то по крайней мере подтверждением своим полководческим словом всех панских надежд. Местные организаторы представили ему сведения о числе ими навербованных, и друг перед другом нещадно множили силы: в итоге вышло до 15.000. Тогда воевода торжественно воскликнул: „Губерния наша!" Трудно решить, думал ли он тем еще более подзадорить своих сподвижников, или в приятном настроении, после хорошего обеда, в чаду почестей, действительно поверил, что из 38.000 всего католического населения найдет 15.000 мужчин, способных поднять знамя мятежа, и что с ними завоюет свое воеводство.

Широкие планы развивал воевода. В начале мая, иноземная помощь^{14} является с двух сторон: одна через Галицию, другая десантом от берегов Балтийского моря; русские войска достаточно подготовлены польскою пропагандой и деморализованы, чтобы с прибытием союзников не желать долго упорствовать в удeржании поголовно восставшей Польши; в это время Литва в полном восстании, также очищается от русских. Гвардии опасаться нечего: в рядах ее имеются друзья.^{15} Шайки Сераковского со всех сторон подступают и берут Вильно. Относительно Могилёвского воеводства: должно сперва временно отбросить малонадежные уезды Гомельский, Климовский и Мстиславский, прочие поднять с помощью быстро сформированных шаек на обоих берегах Днепра, и, подчинив своей власти воеводство, устремиться в Рославльский уезд Смоленской губернии. При общем настроении умов в России, обработанных польской пропагандой в учебных заведениях, современной литературой и общим негодованием на Положения 19 февраля 1861 года помещиков и крестьян, с появлением повстанцев к ним несомненно тотчас присоединяются губернии: Смоленская, Московская и Тверская, и Топор беспрепятственно доходит до Волги. По Могилёвским показаниям, лишь на Волге остановилась размашистая фантазия воеводы.