Внимание: вода! - [24]

Прошло уже то время, когда плотины и каналы строили главным образом для речников или «только» для энергетиков. Теперь гидростроительство должно быть комплексным, учитывать нужды всех водопользователей. Но можно ли отвергнуть правило Козьмы Пруткова, утверждающее, что «нельзя объять необъятное»?

Мелиораторы требуют, чтобы вода из водохранилищ поступала, когда она нужна растениям — планово. У энергетиков свой план. Им нужен постоянный сброс воды. Во всяком случае, они должны включать турбины в часы «пик»…

Пройдите весной по берегу Днепра, что тянется от плотины Днепрогэса до Каховского моря. Вы насчитаете сотни упавших деревьев, десятки свежих обвалов и оползней. Это гидроэнергетики «раскачивают берега», подмывают корни деревьев, заиливают дно. Хозяйственники, лесники и рыбоводы ежегодно несут миллионные убытки от этой «раскачки».

Рыбакам обязательно нужно весеннее половодье. Ведь без него не будет нереста. Но попробуйте сымитировать разлив, и мелиораторы останутся на лето без воды, а речники могут и вовсе остаться без работы, как это уже было на Дону. Есть такой термин у гидростроителей — «попуск». Попуск — это сброс воды через плотину в нижний бьеф. Он нужен рыбакам весной, чтобы рыбы успели выполнить свой долг перед потомками, речникам — летом, чтобы суда не садились на мель, гидроэнергетикам — утром и вечером, чтобы выправить «косинус фи» в системе энергоснабжения.

Далеко не всегда можно обеспечить все нужные попуски. Вот и приходится при всем уважении к комплексному подходу принимать односторонние решения. А без убытка они не обходятся.

Мир сложен. Искусственный мир, создаваемый человеком, еще более сложен. У природы ведь нет механизмов, которые поддерживали бы его. И человеку приходится держать его на собственных плечах, как мифическому Атланту небо. Недалеко то время, когда на его плечах будет лежать вся измененная им природа. Надо только, чтобы она оставалась природой, а не «окружающей средой» и чтобы не оправдался известный афоризм Гераклита: «Человек неразумен… умом обладает только окружающая его среда».

Подсечное рыболовство

Есть в низовьях Днепра против города Запорожья остров, давно и заслуженно обросший легендами, — Хортица. Здесь, как свидетельствует предание, проспал смерть свою Святослав, здесь в 1103 году русские князья собирали дружины на половцев, а в 1223-м на татар; здесь место легендарной Запорожской Сечи…

Старожилы, влюбленные в свой край, утверждают, что Хортица — не только самый большой, но и самый красивый из речных островов Европы. Остров действительно и велик и красив. Берега его словно крепостные каменные стены — обрывы в 30 метров над водой; деревья на них будто неподвижно замершие стражи в недоступной вышине; ивы у воды, в устьях балок и каменных расщелин сгибают ветви до самой поверхности быстрого и своенравного Славутича — реки, собравшей когда-то на берегах своих предков наших, славян…

Я хорошо помню то время, когда, заглянув с высоких скал в головокружительную бездну, можно было сквозь многометровую толщу воды увидеть огромных неподвижных рыбин. Они, будто путники в жаркий степной полдень, отдыхали в тени, вяло шевеля плавниками. Помню и фантастические рассказы о сомах «ростом с человека», что утаскивали пловца на дно; помню и самих, вовсе не фантастических, но действительно ростом с человека сомов…

Пройдитесь сегодня по тропам над хортицкими кручами, посмотрите в воду, когда-то удивительно чистую и прозрачную, а теперь с отчетливой примесью зелени, кое-где в радужных пятнах — следах бесчисленных моторных лодок… То тут, то там по берегам можно увидеть каменные постаменты с чугунными черными досками. Доски извещают о том, что место, на котором вы стоите, охраняется государством и является «памятником природы».

Понятие это впервые употребил Александр Гумбольдт в 1819 году. Так он назвал великолепное дерево, виденное им в Венесуэле.

Чугунный этот текст, придуманный знаменитым натуралистом, хочется иной раз прочесть чуть-чуть иначе —памятник природе… Ведь мы незаметно для себя вступили в такое время, когда приходится всерьез сооружать памятники природе, точно так же, как сооружают их дорогим усопшим!

Но давайте спустимся со скал и отправимся к южной низменной оконечности острова. По привычке местные жители называют ее плавнями; по привычке — это потому, что Днепр давно уже не разливается по окрестным лугам, потому и плавни давно не плавни, а что-то среднее между речным заливом и обыкновенным болотом, где редкая рыба рискнет приложить усилия к продолжению рода своего. Местами на мелководье коряжистыми обломками торчат гнилые стволы. Фотографирование на таком обломке на фоне необъятного днепровского простора очень эффектно, и, главное, вполне в духе времени, когда в моду вошли не зеленые деревья, а причудливые голые сучки — то ли лешие, то ли домовые.

В годы моего детства мы с дедом обходили весь остров, и, наверное, на нем нет камня, с которого я не забрасывал бы удочки. Мне завидовали все соседские мальчишки. Еще бы! Дед был великий мастер по рыбьему делу! Удилища у нас были бамбуковыми, лески сплетены из белого конского волоса, грузила свинцовые, поплавки… Одним словом, обладателям удочек, сделанных из кривого прута, было чему завидовать… А вот уловы… Уловы наши не так уж сильно разнились, рыба была непривередливой, главное же — ее было много и редко кто-нибудь из моих хуже экипированных сверстников возвращался домой без десятка хороших подлещиков или саблевидной крупной чехони.